Глава I. Что я считаю началом юности
Николай Иртенев очень дорожит дружбой с Дмитрием. Благодаря этому человеку Иртенев смог увидеть некоторые вещи в другом свете. Общение с Дмитрием стало причиной того, что Николай «заразился» идеей саморазвития.
Влияние Нехлюдова на Иртенева было настолько велико, что Николай благоговейно шепотом называет его «чудесный Митя».
Со временем Николай осознал, что он очень много времени потратил впустую, в то время, когда мог использовать его для самосовершенствования. С этого момента, по мнению главного героя, и начался период его юности. К тому времени Николаю исполнилось 16, и он уже начал готовиться к поступлению в университет.
Николай стал очень придирчивым к себе и с печалью отмечает, что его внешний вид не носит черты благородства. В целом он больше похож на «мужика».
Глава II. Весна
Весна входила в свои права. Этот период был особо значимым в жизни героя, ведь на этот период припадал самый интенсивный этап подготовки к вступительным экзаменам. Николай любуется приходом весны. По его мнению, приход весны в городе чувствуется намного сильнее.
Глава III. Мечты
Николай планирует начать жизнь с нового листа – после исповеди он станет безупречным человеком: будет соблюдать все догматы христианства, отдавать десятую часть своей стипендии бедной старушке или сироте, так чтобы никто не знал, что он это делает; на занятия будет ходить пешком, а если ему дадут вожжи, то продаст и вырученные деньги потратит на благотворительность. Он станет самым известным ученым и будет приходить на Воробьевы горы, чтобы провести там время в одиночестве.
Глава IV. Наш семейный кружок
Отец Николая часто отсутствует дома. В тех же случаях, когда отец появляется, в доме начинает царить веселье – отец умеет придумывать всякие шутки и говорить их с самым серьезным лицом. Это всех забавляет. Семья по привычке все так же собирается вместе за обедом, но сплоченности, как это было при маме или бабушке, не происходит.
Гувернантка Мими за обедом не умеет затронуть интересную тему для разговора. Старший брат Николая – Володя все больше отдаляется от брата – разница в возрасте стала очень ощутима и у Володи теперь другие интересы. Сестра Николая – Любочка – уже повзрослела, как, впрочем, и дочка гувернантки Катя и они теперь девушки на выданье.
Глава V. Правила
Николай решил составить себе таблицу, в которой бы разместились правила его жизни. Во время работы оказалось, что это очень объемный материал, и поэтому Иртенев сделал целую тетрадку с названием «Правила жизни». По приглашению отца в дом к Иртеневым приехал старик-монах, чтобы исповедать всех домочадцев.
Глава VI. Исповедь
Монах начинает проведение исповеди. Первым на исповедь пошел папа, второй – Любочка, затем Катя и только после Кати пошел Николай. В комнате с монахом он пробыл минут пять, но зато после вышел счастливый и окрыленный.
Вечером, перед сном, он вспомнил, что забыл рассказать монаху на исповеди про один свой грех и очень испугался, ведь скрывать свои прегрешения на исповеди считалось большим грехом.
Николай очень переживал по этому поводу, но затем успокоил себя мыслью о том, что он с самого утра поедет в монастырь и исправит содеянное. Успокоившись, Николай засыпает.
Глава VII. Поездка в монастырь
Николай часто просыпался ночью, так как боялся проспать. В шесть часов он уже окончательно проснулся и приступил к сборам: обуть ему пришлось нечищеные сапоги, потому, что слуга Николай еще не успел их почистить. Когда Иртенев вышел из дома, то увидел, что улица была практически пуста – с трудом ему удалось найти извозчика. Сначала Николай переживал, что он его ограбит, но затем успокоился. Приезд Николая произвел ажиотаж в монастыре – монахи с интересом наблюдали за ним. Иртенева отвели в комнату и попросили подождать монаха.
Глава VIII. Вторая исповедь
Глава IX. Как я готовлюсь к экзамену
Николай продолжает готовиться к экзаменам, но удается ему это с трудом. Иртенев то и дело отвлекается на различные мелочи. Ему кажется, что в воздухе витает какой-то особый запах весны, который мешает ему сосредоточиться. Однако учителя не дают ему расслабиться. К тому же Николай не может разочаровать Нехлюдова – по мнению друга, сдать хорошо экзамен – это необходимое действие.
Глава X. Экзамен истории
Первый экзамен Николая должен был состояться 16 апреля. Молодой человек очень волновался – он впервые в жизни сдавал экзамен и первый раз одел фрак. Николай чувствовал себя воодушевленно: ему казалось, что он выглядит блистательно, это было ровно до того момента, пока он не вошел в аудиторию. Николаю попался знакомый билет, и он хорошо ответил на вопрос. В результате историю Иртенев сдал на «5».
Глава XI. Экзамен математики
Следующий экзамен был по математике. Сдавая его, Иртенев не успел разобраться в двух вопросах и это его удручало.
В университете Николай увидел своего брата Володю и друга Дмитрия. Дмитрий успел объяснить Николаю один из проблемных вопросов – он был посвящен биному Ньютона, на объяснение второго вопроса времени не хватило.
По закону подлости Николаю попался билет, которого он не знал. Однако его выручил знакомый – Иконин, который обычно ничего не отвечал на вытянутые билеты и молча их клал на стол перед экзаменаторами.
Он отдал Николаю свой билет – это был вопрос о биноме Ньютона. Николай отлично ответил на вопрос и получил «5».
Глава XII. Латинский экзамен
Николай был наслышан о том, что профессор, принимающий экзамен по латыни, очень строгий и, кажется, ему нравится ставить плохие оценки поступающим. Николай все также сдавал экзамены в компании с Икониным, который начал ответ как всегда первым. На этот раз он не молчал, как обычно, а даже перевел немного текст, хоть и с помощью профессора, но на теоретический вопрос дать ответ не смог. Иртенев успокоился и улыбнулся, это очень не понравилось профессору, который вместо дружеской улыбки рассмотрел презрение. Он предоставил возможность ответить Иртеневу вместо Иконина.
Когда же пришла очередь экзаменоваться Николаю, профессор был очень груб, дал ему очень сложный текст и в результате поставил «2», в то время когда Иконин за экзамен получил «4». Иртенев впервые столкнулся с предвзятым отношением и был настолько поражен, что остальные экзамены сдавал без энтузиазма.
Глава XIII. Я большой
Наконец-то Николай сдал последний экзамен и был успешно зачислен в список студентов. Ему было обидно, что Володя его не поздравил. Несмотря ни на что, Николай, подобно брату, купил трубку, табак и рисунок гуашью, а также вставку для карандаша. Дома он определил, что ни одна из покупок ему не понравилась, а при курении ему и вовсе стало плохо.
Глава XIV. Чем занимались Володя с Дубковым
Николай с Дмитрием отправляются сначала к Дубкову – где застают Володю и его приятеля за игрой в карты. Володя проигрывает и вся компания отправляется в ресторан, чтобы отпраздновать поступление Николая.
Глава XV. Меня поздравляют
В ресторане все поздравляли Николая. В целом всем было весело, хотя брат Володя то и дело краснел из-за поведения Николая, который часто говорил или делал что-либо невпопад. От выпитого шампанского у Николая закружилась голова, а когда он встал, то понял, что его тело как бы живет отдельной жизнью.
Глава XVI. Ссора
В ресторане Николай повздорил с одним из посетителей – неким Колпиковым. Друзья Иртенева в тот момент не присутствовали. Неловкость положения после случившегося стали причиной того, что Николай скрыл этот инцидент, хотя и переживал длительное время. Переполнявшую злость от ссоры Иртенев излил на невинного Дубкова, после чего чувствовал себя неловко.
Глава XVII. Я собираюсь делать визиты
В последний день пребывания в Москве Николай по распоряжению отца собирается нанести визиты некоторым людям, в частности князю Ивану Ивановичу, Ивиным. Иртенев надеется, что ему компанию составит Володя, но тот отказывается.
Глава XVIII. Валахины
Первым визит Николай нанес Валахиным – они жили поблизости. Иртенев пребывал в волнении – он раньше был влюблен в Сонечку. Николай слышал слухи о том, что во время пребывания за границей дилижанс, в котором она находилась, перевернулся, и лицо девушки порезало осколками стекла. Однако при личной встрече Николай не заметил никаких шрамов на лице – Соня ему показалась все той же милой девочкой, как в детстве.
Глава XIX. Корнаковы
Визит к Корнаковым был не столь приятным для Николеньки – сначала его развлекали дочери Корнаковых, затем к разговору присоединились княгиня и князь Михайло – княгиня то и дело утверждала, что Николай очень похож на мать, хоть это было неправдой. Николай узнал, что Корнаковы и Иртеневы являются единственными наследниками Ивана Ивановича.
Глава XX. Ивины
Прием у Ивиных оказался тяжелым и неприятным – генеральский сын совсем не обрадовался его приезду, и лишь выдержал этикетную вежливость, княгиня расплакалась, а князь вел себя так, как будто Николая и вовсе не было у них в доме.
Глава XXI. Князь Иван Иваныч
Последний визит Николай наносит Ивану Ивановичу, после известия о том, что Иртеневы являются наследниками князя, этот визит стал вдвойне неприятным и волнительным.
Дорогие читатели! На нашем сайте вы можете ознакомиться с героя романа-эпопеи Льва Толстого “Война и мир”.
Князь оказал Николаю приятный прием, но Иртенев решил, что князь на самом деле ненавидит его, потому, что Николай один из претендентов на его состояние.
Глава XXII. Задушевный разговор с моим другом
Вместе с Дмитрием Николай едет на дачу в Нехлюдовым. Он узнает о том, что Дмитрий влюблен в некую приживалку Любовь Сергеевну.
Глава XXIII. Нехлюдовы
На даче Николай познакомился с Марьей Ивановной – матерью Дмитрия и его сестрой Варей. Также он увидел и Любовь Сергеевну – она поразила Иртенева больше всего. Женщина показалась Николаю на удивление некрасивой, и Иртенев удивленно думал, как Дмитрий мог в нее влюбиться.
Глава XXIV. Любовь
У Нехлюдовых Николай также познакомился с теткой Дмитрия – Софьей Ивановной. Николая удивило то, что эта женщина испытывает истинную любовь ко всем членам семьи.
Глава XXV. Я ознакомливаюсь
Николай узнает, что в семье не одобряют любовь Дмитрия к Любови Сергеевне – это становится причиной споров. Иртеневу у Нехлюдовых очень понравилось – он почувствовал себя здесь взрослым человеком, а не ребенком.
Глава XXVI. Я показываюсь с самой выгодной стороны
Нехлюдовы идут гулять в сад. Николай составляет им компанию. Он не удержался от возможности похвастаться своим родством с Иваном Ивановичем. Во время прогулки Николай еще раз отмечает непривлекательность сестры Дмитрия.
Глава XXVII. Дмитрий
К вечеру у Дмитрия ужасно разболелись зубы. Из-за этого он был в плохом настроении и сначала накричал на горничную, а затем ударил дважды кулаком по голове мальчика-слугу. Однако тут же постыдился этого поступка, свидетелем которого был Николай. После друзья проговорили всю ночь.
Глава XXVIII. В деревне
Николай с Володей отправляются в деревню. По дороге Николай решил, что должен казаться первые два дня грустным, но это ему с трудом удавалось. Он лишь по вечерам вспоминал о своей любви, а вскоре и вовсе забыл о ней. Отец много говорил с Николаем в первое утро и был необыкновенно веселым.
Глава XXIX. Отношения между нами и девочками
Николай опять сближается в общении с Володей и, напротив, отделяется от Кати и Любы. Девочки ему кажется глупыми и жеманными. Николай не понимает, почему они так изменились и, кроме того, не видят ничего плохого в этих изменениях.
Глава XXX. Мои занятия
Николай все лето учился игре на фортепиано и достиг существенных достижений. В свободное время он читал привезенные Володей французские романы. Начитавшись в одном из них, про героя с густыми бровями и решив сделать себе такие же – он натер свои брови порохом и поджег. Брови Николая стали действительно гуще, но к тому времени он уже забыл про этого героя.
Глава XXXI. Сomme il faut
Николенька размышляет об атрибутах и мелочах, которые позволяют человеку выделиться из толпы. Он хочет быть человеком, обладающим безупречной внешностью. Особенно Николая огорчает состояние его ногтей. Со временем Иртенев осознает, как он ошибался, привязываясь к этим внешним атрибутам.
Глава XXXII. Юность
Николай наслаждается летом и отдыхом: он часто гуляет, читает романы и любуется природой. Герой повести чувствует себя счастливым.
Глава XXXIII. Соседи
Николая удивляет перемена отношения отца к их соседям. Раньше Иртеневы были враждебно настроены к Епифановым, но сейчас все изменилось: отец часто ездит к ним в гости и называет «славными людьми». Николаю эти люди не понравились.
Глава XXXIV. Женитьба отца
Второй брак отца состоялся, когда ему было 48. Женой его стала Авдотья Васильевна Епифанова. Летом отец часто ездил в гости к Епифановым, в то время, когда общения семьями практически не происходило. В последний день перед отъездом Володи и Николая отец официально объявил о своем желании жениться на Епифановой.
Глава XXXV. Как мы приняли это известие
Домочадцы все живо обсуждали женитьбу отца. Володя очень негативно воспринял весть о предстоящем событии, он крайне неодобрительно отзывался о будущей мачехе и рассказал Николаю, что какая-то темная история стала причиной этой свадьбы. Также Володя рассказал о любви отца и Мими.
Глава XXXVI. Университет
Володя и Николай уезжают в университет и потому не присутствуют на свадьбе отца, которая состоялась через две недели после их уезда. В университете Николай ведет себя надменно, чем отталкивает от себя всех потенциальных знакомых.
Глава XXXVII. Сердечные дела
Николай был очень влюбчивым – он то и дело в кого-то влюблялся. Иногда это были совершенно незнакомые ему замужние женщины. Однако все его увлечения были мимолетны.
Глава XXXVIII. Свет
Николеньку очень огорчает, что его не зовут на балы. Он втайне завидует брату и отцу, которые являются частыми гостями на подобных мероприятиях. Зимой наконец-то случилось желаемое – Корнаковы приглашают его на бал.
Предлагаем ознакомиться с в романе Льва Николаевича Толстого “Война и мир”
Володя помогает Николяю подобрать правильный наряд и привести свой внешний вид в порядок. Однако на балу Никалай теряется и ведет себя крайне глупо – он несет такой вздор, что его избегает даже Володя.
Глава XXXIX. Кутеж
Зимой случилось еще одно событие – Николая позвали на кутеж. Так как юноша никогда не бывал на кутежах, то ему казалось это занятие чем-то необычным и веселым. Он старательно готовился к этому событию. Само же мероприятие его не впечатлило – все делали вид, что им весело, хотя на самом деле это было не так. После кутежа его участник надменно преувеличивали масштаб кутежа и всячески его расхваливали, что немало удивило Иртенева.
Глава XL. Дружба с Нехлюдовыми
Николай стал частым гостем у Нехлюдовых. Ему нравилось проводить время у них, так как он чувствовал себя там как дома. За это время Иртенев узнал, что Варя довольно умная девушка и с ней есть о чем поговорить.
Глава XLI. Дружба с Нехлюдовым
В то время как отношения Николая с родными Нехлюдова были прекрасны, дружба с самым Дмитрием «висела на волоске» – Николай не мог понять некоторых поступков друга. Одним из таких была дружба с Безобедовым – бедным, глуповатым и некрасивым человеком. Со временем Николай стал находить множество недостатков в своем друге и даже поссорился с ним.
Глава XLII. Мачеха
Отношения с мачехой у Николая не улучшились. После того, как осенью она с отцом приехала в Москву, неприязнь только усилилась.
Женщина появлялась при домашних в нижней юбке, или с одежде с открытыми руками, сначала такое положение вещей нравилось Николаю, но затем начало его раздражать – создавалось впечатление, что в Авдотье живут две разные женщины – одна для гостей – ухоженная и веселая, другая для обычной жизни – недовольная и ворчливая.
Глава XLIII. Новые товарищи
Время экзаменов приблизилось, и Николай с ужасом осознал, что он ничего не знает. На помощь ему пришел Оперов, он предложил Николаю готовиться вместе. В скором времени Иртенев познакомился с другими юношами, бедными, но интересными людьми. Николай невнимательно слушал материал часто отвлекался и мечтал, вместо того чтобы слушать, поэтому его дела в подготовке к экзаменам не продвинулись. Он узнал, что он во всем (кроме принадлежности к аристократии) уступает этим новым знакомым и его это огорчило.
Глава XLIV. Зухин и Семенов
Среди новых знакомых Николая особо выделялись Зухин и Семенов.Зухин был небогатым человеком лет 18-ти, учеба яму давалась очень легко, а учителя были о нем очень хорошего мнения и любили его. Семенов был любителем кутежей, в итоге он набрался долгов и чтобы отдать их пошел в солдаты.
Глава XLV. Я проваливаюсь
На экзамен по математике Николай пришел неготовым, и его это даже не волновало. Соответственно он не смог ответить на вопросы билета и поэтому профессор объявил ему, что тот не будет переведен дальше. Николай три дня рыдал, как ребенок, во всех попытках поддержки со стороны друзей или родственников он видел сарказм, ему казалось, что все относятся к нему пренебрежительно. Николай вспомнил про свои «Правила жизни», ему стало стыдно за то, что он не придерживался их. Николай решил написать новые «Правила», но на этот раз их точно придерживаться.
4.4 (88.75%) 16 votes
Над последней частью автобиографической трилогии Л.Н. Толстой работал в 1856 году. В августе 1856 года он приступает к третьей редакции и записывает в дневнике, что диктует «Юность» «с удовольствием до слёз». К сентябрю работа завершена, но Толстой не удовлетворён. 28 сентября 1856 года он записал: «Кончил „Юность", плохо...» Толстой посылает ее на отзыв критику А.В. Дружинину. Ответ от Дружинина укрепляет веру Толстого в возможность опубликования «Юности».
Переход от «Отрочества» к «Юности» логичен и естественен; связывают эти произведения мотивы дружбы — они завершают «Отрочество», они же начинают «Юность». Поначалу кажется, что не произошло никаких изменений в естественном течении жизни и в герое. Но это не так. Жизненный и творческий опыт самого писателя значительно обогатился. Изменились под воздействием Крымской войны его взгляды, отношение к происходящему и прежде всего к самому себе.
В «Юности», как и в дневнике Толстого, проявляется всё возрастающее критически-недоверчивое отношение к происходящему, которое обращено прежде всего на самого себя. Последняя часть трилогии стала художественным воплощением тех мыслей, чувств, идей, которые запечатлены в дневнике в процессе непосредственных душевных потрясений.
Для героя Толстого, а его личность совершенно естественным образом проецируется на самого писателя, выходом из одиночества, исканий и сомнений является дружба. Она — путь к духовной деятельности, к постижению возвышенных целей в жизни.
Наполнение второй главы («Весна») вопреки названию выходит далеко за пределы описания природы. «Весна» — это скорее символ преображения, обновления человека.
Стремление к самоусовершенствованию и нравственному обновлению приводит Николеньку к мыслям о духовном очищении, необходимости исповедания. Вспомнив, что он забыл признаться в одном из своих грехов, герой едет в монастырь. Николенька неприятно поражён, что извозчики равнодушны к его усердию. Именно в этот момент он ощущает, что в его сердце закралось самолюбие, гордыня — один из грехов, от которого юноша никак не может освободиться.
Вопросы нравственности становятся для Толстого в «Юности» основными, а исследование душевной жизни героя — главной художественной задачей. По мнению Н.Г. Чернышевского, заслугой Толстого стало то, что он открыл диалектику души, передал «психологический процесс, его формы, его законы...», т.е. переход одних чувств в другие.
Постоянная самопроверка, неудовлетворенность собой, неуклонное стремление к правде, готовность самого себя уличать во лжи или неискренности — характерные качества Николеньки Иртеньева.
Способствует душевным исканиям героя и друг Николеньки — Дмитрий Нехлюдов. Именно эту фамилию носит герой повести «Утро помещика», хлопочущий о сближении с крестьянами. Тот же Дмитрий Нехлюдов станет человеком с омертвевшей, но ещё способной к воскрешению душой в последнем романе Толстого — «Воскресении».
Дмитрий Нехлюдов в «Юности» — человек ищущий и постоянно размышляющий о главных вопросах жизни. Он понимает необходимость выполнения своего нравственного долга перед людьми. Этим Нехлюдов противопоставлен Володе и его приятелю Дубкову, для которых поведение и мысли Дмитрия непонятны и являются предметом насмешек. Их самодовольству и лёгкости в романе противостоит требовательная серьёзность Дмитрия.
Николенька испытывает влияние не только Дмитрия Нехлюдова. С момента поступления в университет он проходит своеобразный период прозрения. Оказывается, что его сверстники, не прошедшие домашнего воспитания, жившие и учившиеся без гувернёров, подготовлены к экзамену не хуже молодых дворян, а часто отвечают лучше. Это заставляет Николеньку задуматься, но не избавляет ещё от барских привычек: теперь, став студентом, он должен иметь рысака, кучера и при случае щеголять этим. Эти сцены романа важны ещё и в том отношении, что подчёркивают невозможность полного слияния Толстого с его героем. При всём кажущемся единстве автор никогда не испытывал пренебрежения к разночинцам и крестьянам.
Николеньке противопоставлены Семёнов и Зухин, у которых молодой человек может научиться пренебрежению светской суетой. Деятельный, всего достигающий исключительно своим трудом Зухин — противоположность герою, и юноша остро ощущает это скрытое противостояние. Зухин сильнее его в физике и в художественной литературе. Он читал больше Николеньки. Его вкусы выражены чётко и определённо.
Толстой дает возможность и герою, и читателю сделать выбор: можно следовать дорогой Дубкова, квартира у которого «необыкновенно хороша»: «везде были ковры, картины, гардины, пёстрые обои, портреты... пистолеты, кисеты и какие-то картонные звериные головы». Внутренней рифме «портреты — пистолеты — кисеты» (стихи здесь — это своеобразная поэтизация) здесь же противостоит прозаическое, почти метафорическое словосочетание «картонные звериные головы». Картина снижена, низведена до примитивного быта, подделки (звериные головы — картонные).
Сложная внутренняя работа, происходящая в Николеньке, убедительно передана в главе «Чем занимались Володя с Дубковым».
Настоящее и поддельное, истинное и ложное — эти категории станут для Толстого необыкновенно важными на всю его писательскую жизнь. Мнимо высокое, мнимо интересное, мнимо важное решительно противопоставлено всему настоящему. Это проявляется, в частности, в испытании героя любовью. Николенька вспоминает предмет своего обожания лишь тогда, когда миновал уже пять станций в пути, и то как-то холодно: внушает себе мысль, что «надо думать о ней». Чувство лишено поэзии, а без поэзии, по Толстому, вряд ли возможна настоящая любовь. Нельзя внушить себе это чувство. Если же пытаешься это сделать, значит, оно ложное, ненастоящее. И вновь контраст — в «Юности» это один из основных художественных приёмов. По контрасту дается воспоминание о доме детства, где всё было согрето настоящей любовью, где каждая вещь многое говорит сердцу: «задвижка, косая половица, ларь, старый подсвечник», всё, что «так дружно между собой» в старом доме, где постоянно живёт память о матери. Эти воспоминания но-настоящему поэтичны, окрашены истинным чувством.
Многое из того, что раскрыто или ещё только намечено в « Юности», разовьётся затем, наполнится новым смыслом и художественным обобщением в последующих произведениях Л.Н. Толстого. Его трилогия — это замечательное начало большой писательской жизни и одновременно — весомая заявка на будущее.
Наконец настал первый экзамен, дифференциалов и интегралов, а я все был в каком?то странном тумане и не отдавал себе ясного отчета о том, что меня ожидало. По вечерам на меня, после общества Зухина и других товарищей, находила мысль о том, что надо переменить что?то в своих убеждениях, что что?то в них не так и не хорошо, но утром, с солнечным светом, я снова становился comme il faut, был очень доволен этим и не желал в себе никаких изменений.
В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. Я сел на лавку в той стороне, где сидели князья, графы и бароны, стал разговаривать с ними по?французски, и (как ни странно сказать) мне и мысль не приходила о том, что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не знаю. Я хладнокровно смотрел на тех, которые подходили экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.
– Ну что, Грап, – сказал я Иленьке, когда он возвращался от стола, – набрались страха?
– Посмотрим, как вы, – сказал Иленька, который, с тех пор как поступил в университет, совершенно взбунтовался против моего влияния, не улыбался, когда я говорил с ним, и был дурно расположен ко мне.
Я презрительно улыбнулся на ответ Иленьки, несмотря на то, что сомнение, которое он выразил, на минуту заставило меня испугаться. Но туман снова застлал это чувство, и я продолжал быть рассеян и равнодушен, так что даже тотчас после того, как меня проэкзаменуют (как будто для меня это было самое пустячное дело), я обещался пойти вместе с бароном З. закусить к Матерну. Когда меня вызвали вместе с Икониным, я оправил фалды мундира и весьма хладнокровно подошел к экзаменному столу.
Легкий мороз испуга пробежал у меня по спине только тогда, когда молодой профессор, тот самый, который экзаменовал меня на вступительном экзамене, посмотрел мне прямо в лицо и я дотронулся до почтовой бумаги, на которой были написаны билеты. Иконин, хотя взял билет с тем же раскачиваньем всем телом, с каким он это делал на предыдущих экзаменах, отвечал кое?что, хотя и очень плохо; я же сделал то, что он делал на первых экзаменах, я сделал даже хуже, потому что взял другой билет и на другой ничего не ответил. Профессор с сожалением посмотрел мне в лицо и тихим, но твердым голосом сказал:
– Вы не перейдете на второй курс, господин Иртеньев. Лучше не ходите экзаменоваться. Надо очистить факультет. И вы тоже, господин Иконин, – добавил он.
Иконин просил позволения переэкзаменоваться, как будто милостыни, но профессор отвечал ему, что он в два дня не успеет сделать того, чего не сделал в продолжение года, и что он никак не перейдет. Иконин снова жалобно, униженно умолял; но профессор снова отказал.
– Можете идти, господа, – сказал он тем же негромким, но твердым голосом.
Только тогда я решился отойти от стола, и мне стало стыдно за то, что я своим молчаливым присутствием как будто принимал участие в униженных мольбах Иконина. Не помню, как я прошел залу мимо студентов, что отвечал на их вопросы, как вышел в сени и как добрался до дому. Я был оскорблен, унижен, я был истинно несчастлив.
Три дня я не выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в детстве, наслаждение в слезах и плакал много. Я искал пистолетов, которыми бы мог застрелиться, ежели бы мне этого уж очень захотелось. Я думал, что Иленька Грап плюнет мне в лицо, когда меня встретит, и, сделав это, поступит справедливо; что Оперов радуется моему несчастью и всем про него рассказывает; что Колпиков был совершенно прав, осрамив меня у Яра; что мои глупые речи с княжной Корнаковой не могли иметь других последствий, и т. д., и т. д. Все тяжелые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого?нибудь в своем несчастии: думал, что кто?нибудь все это сделал нарочно, придумывал против себя целую интригу, роптал на профессоров, на товарищей, на Володю, на Дмитрия, на папа, за то, что он меня отдал в университет; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора. Наконец, чувствуя свою окончательную погибель в глазах всех тех, кто меня знал, я просился у папа идти в гусары или на Кавказ. Папа был недоволен мною, но, видя мое страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, еще все дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет. Володя, который тоже не видел в моей беде ничего ужасного, говорил, что на другом факультете мне по крайней мере не будет совестно перед новыми товарищами.
Наши дамы вовсе не понимали и не хотели или не могли понять, что такое экзамен, что такое не перейти, и жалели обо мне только потому, что видели мое горе.
Дмитрий ездил ко мне каждый день и был все время чрезвычайно нежен и кроток; но мне именно поэтому казалось, что он охладел ко мне. Мне казалось всегда больно и оскорбительно, когда он, приходя ко мне на верх, молча близко подсаживался ко мне, немножко с тем выражением, с которым доктор садится на постель тяжелого больного. Софья Ивановна и Варенька прислали мне чрез него книги, которые я прежде желал иметь, и желали, чтобы я пришел к ним; но именно в этом внимании я видел гордое, оскорбительное для меня снисхождение к человеку, упавшему уже слишком низко. Дня через три я немного успокоился, но до самого отъезда в деревню я никуда не выходил из дома и, все думая о своем горе, праздно шлялся из комнаты в комнату, стараясь избегать всех домашних.
Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу и слушая вальс Авдотьи Васильевны, вдруг вскочил, взбежал на верх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл ее, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твердо был убежден, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам.
Долго ли продолжался этот моральный порыв, в чем он заключался и какие новые начала положил он моему моральному развитию, я расскажу в следующей, более счастливой половине юности.
Слова «comme il faut» («комильфо») означают благовоспитанность, то есть следование определенному комплексу внешних правил и соблюдение ряда формальных условий, почитающихся за исключительно важные и самодостаточные. Это такие детали, как чистота и правильная форма ногтей, хороший выговор французского языка, определенные виды одежды и прически, манера деланно скучать во время интересующего человека разговора, всячески демонстрировать равнодушие к тому, что интересно другим, или, наоборот, преувеличенно радоваться совершенным пустякам, изображать захваченность каким-либо действием, которое на самом деле непонятно и вызывает подлинную скуку. Это — стремление в определенные моменты обходиться многозначительными жестами и репликами и презрение ко всем, не принадлежащим к указанному кругу.
Фактически это — то несомненное преимущество, которое приписывали себе пустые светские люди и соответствовать которому почитали за верх искусства жизни. Человек, уверенный в том, что он «комильфо», мог ничем больше не заниматься и не выделяться никакими достоинствами, он уже достиг наивысшей касты, и никакие прочие успехи не в состоянии ничего прибавить к этой принадлежности или убавить от нее. Соответственно любой талант вне этого круга заведомо воспринимался снисходительно, как обделенный чем-то существенным. Правила «комильфо» всегда довлели над людьми, выделяющимися среди них. Именно об этом и «Евгений Онегин» Пушкина, и «Герой нашего времени» Лермонтова.
Нравственная борьба в душе Николая и провал на экзамене, кажется, должны привести героя к крушению мифа о comme il faut, к установлению новой иерархии нравственных ценностей.
Но Толстой не дает на это однозначного указания в тексте. В полном установлении нового взгляда заставляет сомневаться и любование Николая своими страданиями («находил наслаждение в слезах»), и ощущение себя оскорбленным и униженным, и праздное шатание из комнаты в комнату накануне отъезда в деревню.
Николай Иртеньев
Николенька Иртеньев — образ в значительной степени автобиографический, особенно если смотреть прежде всего на внутренний рост героя и те проблемы, что вставали перед ним. Это мальчик, а позже юноша, наделенный большими способностями, которые в незамысловатой среде оказались под угрозой полного искажения и истощения. Он изначально смотрел в сердцевину многих проявлений жизни, видел, точнее, ощущал подноготную явлений того общества, в котором принужден был существовать. Это приводило к глубоким душевным разломам, потому что искренность и незамутненное восприятие мира все время входили в противоречие с навязываемыми программами поведения. Николенька с раннего детства ощутил эту несообразность и очень страдал от нее, будучи вынужден как-то примирять привязанность к конкретным людям и собственный ясный взгляд на те или иные их проявления.
Всегда, когда человеку дано смотреть в суть вещей, возникает в той или иной степени и конфликтная ситуация, порождая серьезные жизненные драмы, а иногда, как, например, в случае с М. Ю. Лермонтовым, и трагедии.
Матрица определенных общественных отношений не прощает разоблачения и выхода за ее пределы. Протест против существующего обмана в тонко чувствующей душе, все ее лучшие стремления и побуждения она пытается ограничить, вписать в существующие модели поведения. Так, благородство и глубокая искренность Николеньки, его поиски ответов на смысложизненные вопросы едва не выродились в череду высокопарных обетов, презрения к «неизбранным», а сопротивление неправде мира — к бессознательному игнорированию необходимости серьезной работы в миру, то есть к сущему безделью.
То, что «Юность» заканчивается крупным разочарованием молодого человека, его жизненной неудачей, глубоко символично. Только потерпев серьезное поражение, можно очиститься от многочисленных наслоений, принимаемых за истину, и оказаться готовым слушать и действенно воспринимать голос сердца. Чтобы наполнить сосуд, его прежде надо освободить. Масса искусственных построений рухнула в голове у Николая Иртеньева, но сохранилось главное — стремление найти правду жизни, обрести нравственную чистоту и душевную гармонию.
Толстому удалось превосходно показать все оттенки детских и юношеских восприятий мира. Он показал лживость и ненужность большинства проявлений в отношениях между людьми, искусственность и бессмысленность бытующих правил, которые только заставляют человека постоянно притворяться, носить разнообразные маски, скрывающие истинное «я». Это неправильно, потому что настоящая личность человека в моменты такого притворства очень страдает, пусть и пытается скрыть это от самой себя придуманными развлечениями. Получается, что человек куда-то исчезает, а живет и действует маска. Очень трудно, понимая все это, твердо отстранять маски и любить скрытого за ними человека. Это и есть основная сложность при осознании действительного мира и способности анализировать собственные поступки.
Рассказчик показывает, что Николай Иртеньев разочаровывается в правилах «комильфо», потому что он был наделен большими способностями к самоанализу и рано или поздно разобрался самостоятельно в пустоте и бессмысленности этих правил. Этому, несомненно, помогло то, что слепая, само собой подразумевающаяся приверженность к «комильфо» лишила его непосредственного общения с кем бы то ни было, в котором он так нуждался и от отсутствия которого сильно страдал. Помимо этого, в университете он смог воочию убедиться в преуспеянии тех, кто «комильфо» не соответствовал, но зато обладал реальными достоинствами и тратил время на их развитие. Все преимущества «комильфо» оказались надуманными и тормозили развитие личности Николая Иртеньева, он вырос из них, как вырастают из детской одежды.
Окружающие Николая люди влияли на него двояким образом. С одной стороны, как натура восприимчивая, он постоянно попадал под их влияние, хотя бы ситуативно, но сам прекрасно понимал в эти моменты, что происходит. С другой стороны, чем больше людей он видел, тем яснее он представлял объединяющее их начало и готов был делать обобщающие выводы. Желание найти образец для подражания и подчеркнуть свою предельную независимость — два эти качества все время сталкиваются в нем, причем второе постоянно опаздывает и проявляется задним числом в виде своеобразного оправдания перед самим собой при общении уже с другими людьми.
Так, он прекрасно видит фальшивость Дубкова, даже смотреть на него ему неудобно, но про красоту ногтей он тем не менее спрашивает именно у него. Чувствуя, что в семействе Нехлюдовых его принимают за своего, он пытается сформировать совершенно ложное о себе впечатление, которое считает за более благоприятное.
На экзаменах Николай претерпевает не просто неудачу, он не в состоянии ответить ни на один вопрос, потому что совершенно не готовился в течение года. Его увлеченность собственной принадлежностью к «комильфо» привела учебу к полному краху. А так как он человек рефлексирующий и уверенный в собственном превосходстве над остальными, то это одновременно и крах его представлений о себе и своей жизни. Свое воспитание он оценивает как единственно возможное, а пребывание в обществе — как естественное. Но в конечном счете самопознание Иртеньева ведет к самосовершенствованию.
Глава XLV. Я проваливаюсь
Наконец настал первый экзамен, дифференциалов и интегралов, а я все был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчета о том, что меня ожидало. По вечерам на меня, после общества Зухина и других товарищей, находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и не хорошо, но утром, с солнечным светом, я снова становился comme il faut, был очень доволен этим и не желал в себе никаких изменений.
В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. Я сел на лавку в той стороне, где сидели князья, графы и бароны, стал разговаривать с ними по-французски, и (как ни странно сказать) мне и мысль не приходила о том, что сейчас надо будет отвечать из предмета, который я вовсе не знаю. Я хладнокровно смотрел на тех, которые подходили экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.
Ну что, Грап, - сказал я Иленьке, когда он возвращался от стола, - набрались страха?
Посмотрим, как вы, - сказал Иленька, который, с тех пор как поступил в университет, совершенно взбунтовался против моего влияния, не улыбался, когда я говорил с ним, и был дурно расположен ко мне.
Я презрительно улыбнулся на ответ Иленьки, несмотря на то, что сомнение, которое он выразил, на минуту заставило меня испугаться. Но туман снова застлал это чувство, и я продолжал быть рассеян и равнодушен, так что даже тотчас после того, как меня проэкзаменуют (как будто для меня это было самое пустячное дело), я обещался пойти вместе с бароном З. закусить к Матерну. Когда меня вызвали вместе с Икониным, я оправил фалды мундира и весьма хладнокровно подошел к экзаменному столу.
Легкий мороз испуга пробежал у меня по спине только тогда, когда молодой профессор, тот самый, который экзаменовал меня на вступительном экзамене, посмотрел мне прямо в лицо и я дотронулся до почтовой бумаги, на которой были написаны билеты. Иконин, хотя взял билет с тем же раскачиваньем всем телом, с каким он это делал на предыдущих экзаменах, отвечал кое-что, хотя и очень плохо; я же сделал то, что он делал на первых экзаменах, я сделал даже хуже, потому что взял другой билет и на другой ничего не ответил. Профессор с сожалением посмотрел мне в лицо и тихим, но твердым голосом сказал:
Вы не перейдете на второй курс, господин Иртеньев. Лучше не ходите экзаменоваться. Надо очистить факультет. И вы тоже, господин Иконин, - добавил он.
Иконин просил позволения переэкзаменоваться, как будто милостыни, но профессор отвечал ему, что он в два дня не успеет сделать того, чего не сделал в продолжение года, и что он никак не перейдет. Иконин снова жалобно, униженно умолял; но профессор снова отказал.
Можете идти, господа, - сказал он тем же негромким, но твердым голосом.
Только тогда я решился отойти от стола, и мне стало стыдно за то, что я своим молчаливым присутствием как будто принимал участие в униженных мольбах Иконина. Не помню, как я прошел залу мимо студентов, что отвечал на их вопросы, как вышел в сени и как добрался до дому. Я был оскорблен, унижен, я был истинно несчастлив.
Три дня я не выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в детстве, наслаждение в слезах и плакал много. Я искал пистолетов, которыми бы мог застрелиться, ежели бы мне этого уж очень захотелось. Я думал, что Иленька Грап плюнет мне в лицо, когда меня встретит, и, сделав это, поступит справедливо; что Оперов радуется моему несчастью и всем про него рассказывает; что Колпиков был совершенно прав, осрамив меня у Яра; что мои глупые речи с княжной Корнаковой не могли иметь других последствий, и т. д., и т. д. Все тяжелые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого-нибудь в своем несчастии: думал, что кто-нибудь все это сделал нарочно, придумывал против себя целую интригу, роптал на профессоров, на товарищей, на Володю, на Дмитрия, на папа, за то, что он меня отдал в университет; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора. Наконец, чувствуя свою окончательную погибель в глазах всех тех, кто меня знал, я просился у папа идти в гусары или на Кавказ. Папа был недоволен мною, но, видя мое страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, еще все дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет. Володя, который тоже не видел в моей беде ничего ужасного, говорил, что на другом факультете мне по крайней мере не будет совестно перед новыми товарищами.
Наши дамы вовсе не понимали и не хотели или не могли понять, что такое экзамен, что такое не перейти, и жалели обо мне только потому, что видели мое горе.
Дмитрий ездил ко мне каждый день и был все время чрезвычайно нежен и кроток; но мне именно поэтому казалось, что он охладел ко мне. Мне казалось всегда больно и оскорбительно, когда он, приходя ко мне на верх, молча близко подсаживался ко мне, немножко с тем выражением, с которым доктор садится на постель тяжелого больного. Софья Ивановна и Варенька прислали мне чрез него книги, которые я прежде желал иметь, и желали, чтобы я пришел к ним; но именно в этом внимании я видел гордое, оскорбительное для меня снисхождение к человеку, упавшему уже слишком низко. Дня через три я немного успокоился, но до самого отъезда в деревню я никуда не выходил из дома и, все думая о своем горе, праздно шлялся из комнаты в комнату, стараясь избегать всех домашних.
Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу и слушая вальс Авдотьи Васильевны, вдруг вскочил, взбежал на верх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл ее, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твердо был убежден, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам.
Долго ли продолжался этот моральный порыв, в чем он заключался и какие новые начала положил он моему моральному развитию, я расскажу в следующей, более счастливой половине юности.
