Теория нравственных чувств купить. Отдел I. Учение Смита о морали

Адам Смит

Теория нравственных чувств

Опыт исследования законов, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами сначала о поступках прочих людей, а затем и о своих собственных

Со времени первого издания «Теории нравственных чувств» в начале 1759 года, я увидел необходимость множества исправлений и более подробного развития положений, высказанных в этом сочинении. Но до настоящей минуты я не мог пересмотреть его с той внимательностью и заботливостью, с какой я хотел сделать это, вследствие различных обстоятельств моей жизни. Главные изменения в этом новом издании сделаны мною в последней главе третьего отдела первой части и в четырех первых главах третьей части. Шестая часть, в том виде, в каком она представлена в этом издании, написана мною заново. В седьмой части я соединил почти все о стоической философии, что было разбросано в различных местах первого издания. Я старался также изложить с большей подробностью и подвергнуть более глубокому исследованию некоторые части учения этой знаменитой школы. В последнем отделе седьмой части я собрал многие замечания, относящиеся к обязанности быть правдивым. В остальных частях сочинения читатель найдет немного изменений.

В последнем параграфе первого издания я обещал публике изложение общих оснований законодательства, правительственного управления и исторический взгляд на изменения, сделанные в различные периоды общественного состояния в основаниях, как относительно финансов и военных сил, так и относительно управления вообще, и всего, что составляет предмет собственно законодательства. Обещание мое я стараюсь исполнить в «Исследовании о природе и причинах богатства народов», по крайней мере что касается управления, финансов и военного устройства. Что же касается теории юриспруденции, то до настоящей минуты я не мог исполнить моего обещания по тем же причинам, которые не дозволяли мне пересмотреть и «Теорию нравственных чувств». Хотя в силу моего преклонного возраста я имею только слабую надежду на исполнение такой важной работы в том виде, как я задумал ее, тем не менее, так как я не отказался от этого намерения и так как я желаю посвятить все свои силы его исполнению, то я оставил параграф в том виде, в котором я заявил об этом тридцать лет тому назад, когда я нисколько не сомневался, что исполню все обещания, сделанные мною публике.

О ПРИЛИЧИИ, СВОЙСТВЕННОМ НАШИМ ПОСТУПКАМ

О ЧУВСТВЕ ПРИЛИЧИЯ

Глава I. О симпатии

Какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке, природе его, очевидно, свойственно участие к тому, что случается с другими, участие, вследствие которого счастье их необходимо для него, даже если бы оно состояло только в удовольствии быть его свидетелем. Оно-то и служит источником жалости или сострадания и различных ощущений, возбуждаемых в нас несчастьем посторонних, увидим ли мы его собственными глазами или же представим его себе. Нам слишком часто приходится страдать страданиями другого, чтобы такая истина требовала доказательств. Чувство это, подобно прочим страстям, присущим нашей природе, обнаруживается не только в людях, отличающихся особенным человеколюбием и добродетелью, хотя, без всякого сомнения, они и наиболее восприимчивы к нему.

Оно существует до известной степени в сердцах самых великих злодеев, людей, дерзким образом нарушивших общественные законы.

Так как никакое непосредственное наблюдение не в силах познакомить нас с тем, что чувствуют другие люди, то мы и не можем составить себе понятия об их ощущениях иначе, как представив себя в их положении. Вообразим, что такой же человек, как и мы, вздернут на дыбу – чувства наши никогда не доставили бы нам понятия о том, что он страдает, если бы мы не знали ничего другого, кроме своего благого состояния. Чувства наши ни в коем случае не могут представить нам ничего, кроме того, что есть в нас самих, поэтому только посредством воображения мы сможем представить себе ощущения этого страдающего человека. Но и само воображение доставляет нам это понятие только потому, что при его содействии мы представляем себе, что бы мы испытывали на его месте. Оно предупреждает нас в таком случае об ощущениях, которые родились бы в нас, а не о тех, которые испытываются им. Оно переносит нас в его положение: мы чувствуем страдание от его мук, мы как бы ставим себя на его место, мы составляем с ним нечто единое.

Составляя себе понятие о его ощущениях, мы сами испытываем их, и, хотя ощущения эти менее сильны, все же они до некоторой степени сходны с теми, которые испытываются им. Когда его муки станут таким путем свойственны нам, мы сами начинаем ощущать страдания и содрогаемся при одной мысли о том, что он испытывает, ибо, подобно тому как в нас возбуждается тягостное ощущение действительным страданием или несчастьем, таким же точно образом и представление, созданное нашим воображением о каком-нибудь страдании или несчастье, вызывает в нас такое же ощущение, более или менее тягостное в зависимости от живости или слабости нашего воображения.

Очевидно, стало быть, что источник нашей чувствительности к страданиям посторонних людей лежит в нашей способности переноситься воображением на их место, в способности, которая доставляет нам возможность представлять себе то, что они чувствуют, и испытывать те же ощущения. Когда мы видим направленный против кого-нибудь удар, готовый поразить его руку или ногу, мы, естественно, отдергиваем собственную руку или ногу; а когда удар нанесен, то мы в некотором роде сами ощущаем его и получаем это ощущение одновременно с тем, кто действительно получил его. Когда простой народ смотрит на канатного плясуна, то поворачивает и наклоняет свое тело из стороны в сторону вместе с плясуном, как бы чувствуя, что он должен бы был поступать подобным образом, если бы был вместо него на канате. Впечатлительные люди слабого сложения при взгляде на раны, выставляемые напоказ некоторыми нищими на улице, жалуются, что испытывают болезненное ощущение в части своего тела, соответствующей пораженной части этих несчастных. Сочувствие обнаруживается у них такой отзывчивостью, и это сочувствие возбуждается в них вследствие того, что они мгновенно представляют себе, что они сами испытывали бы на месте этих страдальцев, если бы у них была поражена таким же точно образом та же часть тела. Силы этого впечатления на их нежные органы достаточно для вызова того тягостного ощущения, на которое они жалуются. Самые крепкие люди заметили, что они ощущают весьма чувствительную боль в глазах при взгляде на глаза, пораженные страданием, и это потому, что данный орган отличается более нежным устройством у самых крепких людей, чем самый сильный орган у людей, одаренных самой слабой организацией.

Году во время Шотландского просвещения .

При жизни Адама Смита книга выдержала 6 изданий (в , , , , , ). Первые переводы на иностранные языки - французский и немецкий - были осуществлены соответственно в и годах.

Энциклопедичный YouTube

1 / 3

✪ Аскеза и её плоды. Владимир Васильев

✪ PHILOSOPHY - Nietzsche

✪ PSYCHOTHERAPY - Melanie Klein

Субтитры

Учение Смита о морали

Смит начинает книгу с определения и объяснения чувства симпатии, его влияния на отношения между людьми. Сочувствие или симпатия по Смиту - это обозначение способности разделять какие бы то ни было чувствования других людей. Эти чувства характерны для любого, какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке. Высшая степень нравственного совершенства для Смита - выражать своё сочувствие другим и забывать самого себя, ограничивать насколько возможно личный эгоизм и отдаваться снисходительной симпатии к другим. В то же время он признает, что достижение нравственного идеала исключительно редко из-за человеческой слабости и судить о поступках приходится не по отношению к идеалу, а по отношению к поступкам других людей. Смит подразделяет все страсти (чувства) на несколько типов:

• страсти, основанные на физическом состоянии организма (голод, боль, сексуальное влечение и др.);
• страсти, основанные на воображении (любовь, привязанность, хобби и др.);
• антиобщественные страсти (гнев, злоба, ненависть и др.);
• общественные страсти (дружба, доброта, сострадание, великодушие, взаимное уважение и др.);
• эгоистические страсти (страдания или удовольствия в связи с личными успехами или неудачами).

Он показывает, как различается симпатия людей к каждому типу страстей и как это сообразуется с общепринятым приличием.

О честолюбии и богатстве

Смит утверждает, что причина устремленности людей к богатству, причина честолюбия состоит не в том, что люди таким образом пытаются достичь материального благополучия, а в том, чтобы отличиться, обратить на себя внимание, вызвать одобрение, похвалу, сочувствие или получить сопровождающие их выводы . Основной целью человека, по мнению Смита, является тщеславие , а не благосостояние или удовольствие.

Богатство выдвигает человека на первый план, превращая в центр всеобщего внимания. Бедность означает безвестность и забвение. Люди сопереживают радостям государей и богачей, считая, что их жизнь есть совершеннейшее счастье. Существование таких людей является необходимостью, так как они являются воплощением идеалов обычных людей. Отсюда происходит сопереживание и сочувствие ко всем их радостям и заботам. В частности, Смит приводит в пример казнь Карла I , которая вызвала огромное негодование, тогда как смерти простых людей во время гражданских войн оставляли общество равнодушным.

Далее Смит пишет отдельно о высшем сословии (дворянстве), которое приобретает славу по рождению и о людях невысокого звания , добившихся богатства и титулов самостоятельно, благодаря своим способностям. Знать с рождения обучается быть тем идеалом, который соответствует грёзам бедняков. Тем, кто сумел достичь высот только через собственный труд и способности, чтобы получить признание, надлежит быть скромными и деятельными. Подражание ими стилю поведения знати нежелательно.

Сохранение своего высокого положения является исключительно сложной задачей и поэтому составляет значительную часть жизни богачей и является причиной алчности и честолюбия. По мнению Смита, высокое положение и власть никем не презираются, за исключением людей, обладающих мудростью и философским складом ума, которых не волнует форма одобрения окружающими, и людям ленивым и безразличным, которым это одобрение не требуется.

Важной особенностью людей высокого положения в отличие от людей простых является то, что испытываемые ими моральные страдания намного более серьёзно переносятся, чем страдания физические. Это связано с тем, что несчастье этих людей - это потеря сочувствия со стороны общества. Моральное унижение именитой персоны вызывает чувство стыда у толпы, прекращение восхищения её положением, а это конец смысла существования тщеславного человека. Здесь Смит приводит в пример русское правительство в качестве самого жестокого из европейских, так как из европейских стран только в России знать приговаривают к наказанию кнутом и позорным столбом.

Смит подчеркивает, что несмотря на высокое положение и обожание низшими сословиями, тщеславный человек часто не чувствует себя так хорошо, как считают подчиненные. Стремящиеся к счастью весьма часто оставляют дорогу добродетели , - пишет Смит. Память о совершенном не дает обрести покой достигшим высокого положения людям, и среди самых славных завоеваний и громких побед честолюбивый человек преследуется внутренним голосом стыда и угрызений совести .

Главной причиной искажения нравственных чувств, по Смиту, есть наша готовность восхищаться богатыми и знатными людьми и презирать людей бедных. Почитание знатности и богатства подменяет уважение к благоразумию и добродетели, а презрение к бедности и ничтожеству часто более видимо, чем отвращение к сопутствующим им пороку и невежеству.

Учение Смита о морали

Смит начинает книгу с определения и объяснения чувства симпатии, его влияния на отношения между людьми. Сочувствие или симпатия по Смиту - это обозначение способности разделять какие бы то ни было чувствования других людей. Эти чувства характерны для любого, какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке. Высшая степень нравственного совершенства для Смита - выражать свое сочувствие другим и забывать самого себя, ограничивать насколько возможно личный эгоизм и отдаваться снисходительной симпатии к другим. В то же время он признает, что достижение нравственного идеала исключительно редко из-за человеческой слабости и судить о поступках приходится не по отношению к идеалу, а по отношению к поступкам другим людей. Смит подразделяет все страсти (чувства) на несколько типов:

• страсти, основанные на физическом состоянии организма (голод, боль, сексуальное влечение и др.);
• страсти, основанные на воображении (любовь, привязанность, хобби и др.);
• антиобщественные страсти (гнев, злоба, ненависть и др.);
• общественные страсти (дружба, доброта, сострадание, великодушие, взаимное уважение и др.);
• эгоистические страсти (страдания или удовольствия в связи с личными успехами или неудачами).

Он показывает, как различается симпатия людей к каждому типу страстей и как это сообразуется с общепринятым приличием.

О честолюбии и богатстве

Смит утверждает, что причина устремленности людей к богатству, причина честолюбия состоит не в том, что люди таким образом пытаются достичь материального благополучия, а в том, чтобы отличиться, обратить на себя внимание, вызвать одобрение, похвалу, сочувствие или получить сопровождающие их выводы . Основной целью человека, по мнению Смита, является тщеславие , а не благосостояние или удовольствие.

Богатство выдвигает человека на первый план, превращая в центр всеобщего внимания. Бедность означает безвестность и забвение. Люди сопереживают радостям государей и богачей, считая, что их жизнь есть совершеннейшее счастье. Существование таких людей является необходимостью, так как они являются воплощение идеалов обычных людей. Отсюда происходит сопереживание и сочувствие ко всем их радостям и заботам. В частности, Смит приводит в пример казнь Карла I , которая вызвала огромное негодование, тогда как смерти простых людей во время гражданских войн оставляли общество равнодушным.

Далее Смит пишет отдельно о высшем сословии (дворянстве), которое приобретает славу по рождению и о людях невысокого звания , добившихся богатства и титулов самостоятельно, благодаря своим способностям. Знать с рождения обучается быть тем идеалом, который соответствует грёзам бедняков. Тем, кто сумел достичь высот только через собственный труд и способности, чтобы получить признание, надлежит быть скромными и деятельными. Подражание ими стилю поведения знати нежелательно.

Сохранение своего высокого положения является исключительно сложной задачей и поэтому составляет значительную часть жизни богачей и является причиной алчности и честолюбия. По мнению Смита, высокое положение и власть никем не презираются, за исключением людей, обладающих мудростью и философским складом ума, которых не волнует форма одобрения окружающими, и людям ленивым и безразличным, которым это одобрение не требуется.

Важной особенностью людей высокого положения в отличие от людей простых является то, что испытываемые ими моральные страдания намного более серьёзно переносятся, чем страдания физические. Это связано с тем, что несчастье этих людей - это потеря сочувствия со стороны общества. Моральное унижение именитой персоны вызывает чувство стыда у толпы, прекращение восхищения ее положением, а это конец смысла существования тщеславного человека. Здесь Смит приводит в пример русское правительство в качестве самого жестокого из европейских, так как из европейских стран только в России знать приговаривают к наказанию кнутом и позорным столбом.

Смит подчеркивает, что несмотря на высокое положение и обожание низшими сословиями, тщеславный человек часто не чувствует себя так хорошо, как считают подчиненные. Стремящиеся к счастью весьма часто оставляют дорогу добродетели , - пишет Смит. Память о совершенном не дает обрести покой достигшим высокого положения людям, и среди самых славных завоеваний и громких побед честолюбивый человек преследуется внутренним голосом стыда и угрызений совести .

Главной причиной искажения нравственных чувств по Смиту есть наша готовность восхищаться богатыми и знатными людьми и презирать людей бедных. Почитание знатности и богатства подменяет уважение к благоразумию и добродетели, а презрение к бедности и ничтожеству часто более видимо, чем отвращение к сопутствующим им пороку и невежеству.

Издание книги в России

Хотя эта работа Смита была известна в России еще в XVIII веке, первый и пока единственный полный перевод книги на русский язык выполнил Петр Бибиков в году. Повторное издание перевода было осуществлено в году, а в для последнего издания книги Александр Грязнов сверил перевод Бибикова с английским текстом академического собрания сочинений Смита и серьёзно его переработал. Независимо существуют переводы отдельных глав «Теории нравственных чувств» (например, перевод Ф. Ф.Вермель в серии «История эстетики в памятниках и документах»).

Издания книги на русском языке

• Смит А. Теория нравственных чувств или опыт исследования о законах, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами, сначала о поступках прочих людей, а затем и о своих собственных с письмами М.Кондорсе к Кабанису о симпатии. СПб, 1868
• Смит А. Теория нравственных чувств, или Опыт исследования о законах, управляющих суждениями. СПб.: И. И. Глазунов, 1895.
• Смит А. Теория нравственных чувств. М.: Республика, 1997-351 с. ISBN 5-250-02564-1

Литература

• Семенкова Т. Г. Издание трудов Смита в дореволюционной России и в советское время // Адам Смит и современная политическая экономия. Под ред. Н. А. Цаголова. М, 1979.

Ссылки

• The Theory of Moral Sentiments (англ.)
• Теория нравственных чувств (электронный вариант на economicus.ru)
• Апресян Р.Г. Понятие «надлежащее» в «Теории нравственных чувств» Адама Смита (2005)

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Теория нравственных чувств" в других словарях:

ТЕОРИЯ НРАВСТВЕННЫХ ЧУВСТВ (Theory of Moral Sentiments, 1759; рус. пер. 1997) первое крупное произведение А. Смита. В этом сочинении Смит продолжает изучение природы человеческого духа с позиции теории внутренних чувств Хатчесона и Юма,… … Философская энциклопедия

Теория нравственных чувств (англ. The Theory of Moral Sentiments) книга шотландского экономиста и философа Адама Смита, опубликованная в 1759 году во время Шотландского просвещения. При жизни Адама Смита книга выдержала 6 изданий (в… … Википедия

- ’ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ИСТОРИОГРАФИИ’ (‘Teoria e storia délia storiografia’, 1917) работа Кроче, содержащая изложение его методологии исторического познания, обосновывающая неразрывность связи истории и философии как ‘абсолютного историцизма’. Текст… …

П. М. Денисюк Теория: «ПОДОБИЕ АТОМА и ЧЕЛОВЕКА» В данном случае, теория: «подобие атома и человека», объединила 1. физику, 2. философию и 3. психологию – как самых древних направлений и изысканий человеческой мысли. 1. Физика – ядерная,… … Википедия

- (Teoria e storia delia storiografia , 1917) работа Кроче, содержащая изложение его методологии исторического познания, обосновывающая неразрывность связи истории и философии как абсолютного историцизма. Текст был написан в 1912 1913, издан… … История Философии: Энциклопедия

Объясняющая видоизменение животных и растительных форм или трансформизм путем отбора (подбора, селекции), т. е. путем вымирания наименее приспособленных и переживания наиболее приспособленных особей. Некоторые, напр. Циглер, видят следы С. теории …

- (Smith) знаменитый экономист и философ (1723 1790). Родился в шотландском городке Киркальди. Отец его, мелкий таможенный чиновник, умер до рождения сына. Мать дала Смиту тщательное воспитание и имела на него огромное нравственное влияние. В 1737… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона

- (Smith) Адам (1723 1790) брит, экономист и философ. Род. в Шотландии, образование получил в ун тах Глазго и Оксфорда. В 1751 1763 проф. логики и моральной философии в Глазго. С. отличал широкий круг научных интересов этика, политическая экономия … Философская энциклопедия

). Первые переводы на иностранные языки - французский и немецкий - были осуществлены соответственно в и годах.

Учение Смита о морали

Смит начинает книгу с определения и объяснения чувства симпатии, его влияния на отношения между людьми. Сочувствие или симпатия по Смиту - это обозначение способности разделять какие бы то ни было чувствования других людей. Эти чувства характерны для любого, какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке. Высшая степень нравственного совершенства для Смита - выражать своё сочувствие другим и забывать самого себя, ограничивать насколько возможно личный эгоизм и отдаваться снисходительной симпатии к другим. В то же время он признает, что достижение нравственного идеала исключительно редко из-за человеческой слабости и судить о поступках приходится не по отношению к идеалу, а по отношению к поступкам других людей. Смит подразделяет все страсти (чувства) на несколько типов:

• страсти, основанные на физическом состоянии организма (голод, боль, сексуальное влечение и др.);
• страсти, основанные на воображении (любовь, привязанность, хобби и др.);
• антиобщественные страсти (гнев, злоба, ненависть и др.);
• общественные страсти (дружба, доброта, сострадание, великодушие, взаимное уважение и др.);
• эгоистические страсти (страдания или удовольствия в связи с личными успехами или неудачами).

Он показывает, как различается симпатия людей к каждому типу страстей и как это сообразуется с общепринятым приличием.

О честолюбии и богатстве

Смит утверждает, что причина устремленности людей к богатству, причина честолюбия состоит не в том, что люди таким образом пытаются достичь материального благополучия, а в том, чтобы отличиться, обратить на себя внимание, вызвать одобрение, похвалу, сочувствие или получить сопровождающие их выводы . Основной целью человека, по мнению Смита, является тщеславие , а не благосостояние или удовольствие.

Богатство выдвигает человека на первый план, превращая в центр всеобщего внимания. Бедность означает безвестность и забвение. Люди сопереживают радостям государей и богачей, считая, что их жизнь есть совершеннейшее счастье. Существование таких людей является необходимостью, так как они являются воплощением идеалов обычных людей. Отсюда происходит сопереживание и сочувствие ко всем их радостям и заботам. В частности, Смит приводит в пример казнь Карла I , которая вызвала огромное негодование, тогда как смерти простых людей во время гражданских войн оставляли общество равнодушным.

Далее Смит пишет отдельно о высшем сословии (дворянстве), которое приобретает славу по рождению и о людях невысокого звания , добившихся богатства и титулов самостоятельно, благодаря своим способностям. Знать с рождения обучается быть тем идеалом, который соответствует грёзам бедняков. Тем, кто сумел достичь высот только через собственный труд и способности, чтобы получить признание, надлежит быть скромными и деятельными. Подражание ими стилю поведения знати нежелательно.

Сохранение своего высокого положения является исключительно сложной задачей и поэтому составляет значительную часть жизни богачей и является причиной алчности и честолюбия. По мнению Смита, высокое положение и власть никем не презираются, за исключением людей, обладающих мудростью и философским складом ума, которых не волнует форма одобрения окружающими, и людям ленивым и безразличным, которым это одобрение не требуется.

Важной особенностью людей высокого положения в отличие от людей простых является то, что испытываемые ими моральные страдания намного более серьёзно переносятся, чем страдания физические. Это связано с тем, что несчастье этих людей - это потеря сочувствия со стороны общества. Моральное унижение именитой персоны вызывает чувство стыда у толпы, прекращение восхищения её положением, а это конец смысла существования тщеславного человека. Здесь Смит приводит в пример русское правительство в качестве самого жестокого из европейских, так как из европейских стран только в России знать приговаривают к наказанию кнутом и позорным столбом.

Смит подчеркивает, что несмотря на высокое положение и обожание низшими сословиями, тщеславный человек часто не чувствует себя так хорошо, как считают подчиненные. Стремящиеся к счастью весьма часто оставляют дорогу добродетели , - пишет Смит. Память о совершенном не дает обрести покой достигшим высокого положения людям, и среди самых славных завоеваний и громких побед честолюбивый человек преследуется внутренним голосом стыда и угрызений совести .

Главной причиной искажения нравственных чувств, по Смиту, есть наша готовность восхищаться богатыми и знатными людьми и презирать людей бедных. Почитание знатности и богатства подменяет уважение к благоразумию и добродетели, а презрение к бедности и ничтожеству часто более видимо, чем отвращение к сопутствующим им пороку и невежеству.

Издание книги в России

Хотя эта работа Смита была известна в России еще в XVIII веке, первый и пока единственный полный перевод книги на русский язык выполнил Пётр Бибиков в году. Повторное издание перевода было осуществлено в году, а в для последнего издания книги Александр Грязнов сверил перевод Бибикова с английским текстом академического собрания сочинений Смита и серьёзно его переработал. Независимо существуют переводы отдельных глав «Теории нравственных чувств» (например, перевод Ф. Ф. Вермель в книжной серии «История эстетики в памятниках и документах »).

Издания книги на русском языке

• Смит А. Теория нравственных чувств или опыт исследования о законах, управляющих суждениями, естественно составляемыми нами, сначала о поступках прочих людей, а затем и о своих собственных с письмами М. Кондорсе к Кабанису о симпатии. - СПб., 1868.
• Смит А. Теория нравственных чувств, или Опыт исследования о законах, управляющих суждениями. - СПб.: И. И. Глазунов, 1895.
• Смит А. Теория нравственных чувств. - М.: Республика, 1997. - 351 с. - ISBN 5-250-02564-1

Напишите отзыв о статье "Теория нравственных чувств"

Литература

• Семенкова Т. Г. Издание трудов Смита в дореволюционной России и в советское время // Адам Смит и современная политическая экономия. Под ред. Н. А. Цаголова. - М., 1979.

Ссылки

• (англ.)
• (электронный вариант на economicus.ru)
• Апресян Р. Г. (недоступная ссылка с 26-05-2013 (2294 дня) - история , копия )

Отрывок, характеризующий Теория нравственных чувств

– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l"empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».

В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.

Со времени первого издания «Теории нравственных чувств» в начале 1759 года, я увидел необходимость множества исправлений и более подробного развития положений, высказанных в этом сочинении. Но до настоящей минуты я не мог пересмотреть его с той внимательностью и заботливостью, с какой я хотел сделать это, вследствие различных обстоятельств моей жизни. Главные изменения в этом новом издании сделаны мною в последней главе третьего отдела первой части и в четырех первых главах третьей части. Шестая часть, в том виде, в каком она представлена в этом издании, написана мною заново. В седьмой части я соединил почти все о стоической философии, что было разбросано в различных местах первого издания. Я старался также изложить с большей подробностью и подвергнуть более глубокому исследованию некоторые части учения этой знаменитой школы. В последнем отделе седьмой части я собрал многие замечания, относящиеся к обязанности быть правдивым. В остальных частях сочинения читатель найдет немного изменений.

В последнем параграфе первого издания я обещал публике изложение общих оснований законодательства, правительственного управления и исторический взгляд на изменения, сделанные в различные периоды общественного состояния в основаниях, как относительно финансов и военных сил, так и относительно управления вообще, и всего, что составляет предмет собственно законодательства. Обещание мое я стараюсь исполнить в «Исследовании о природе и причинах богатства народов», по крайней мере что касается управления, финансов и военного устройства. Что же касается теории юриспруденции, то до настоящей минуты я не мог исполнить моего обещания по тем же причинам, которые не дозволяли мне пересмотреть и «Теорию нравственных чувств». Хотя в силу моего преклонного возраста я имею только слабую надежду на исполнение такой важной работы в том виде, как я задумал ее, тем не менее, так как я не отказался от этого намерения и так как я желаю посвятить все свои силы его исполнению, то я оставил параграф в том виде, в котором я заявил об этом тридцать лет тому назад, когда я нисколько не сомневался, что исполню все обещания, сделанные мною публике.

О ПРИЛИЧИИ, СВОЙСТВЕННОМ НАШИМ ПОСТУПКАМ

О ЧУВСТВЕ ПРИЛИЧИЯ

Глава I. О симпатии

Какую бы степень эгоизма мы ни предположили в человеке, природе его, очевидно, свойственно участие к тому, что случается с другими, участие, вследствие которого счастье их необходимо для него, даже если бы оно состояло только в удовольствии быть его свидетелем. Оно-то и служит источником жалости или сострадания и различных ощущений, возбуждаемых в нас несчастьем посторонних, увидим ли мы его собственными глазами или же представим его себе. Нам слишком часто приходится страдать страданиями другого, чтобы такая истина требовала доказательств. Чувство это, подобно прочим страстям, присущим нашей природе, обнаруживается не только в людях, отличающихся особенным человеколюбием и добродетелью, хотя, без всякого сомнения, они и наиболее восприимчивы к нему.

Оно существует до известной степени в сердцах самых великих злодеев, людей, дерзким образом нарушивших общественные законы.

Так как никакое непосредственное наблюдение не в силах познакомить нас с тем, что чувствуют другие люди, то мы и не можем составить себе понятия об их ощущениях иначе, как представив себя в их положении. Вообразим, что такой же человек, как и мы, вздернут на дыбу – чувства наши никогда не доставили бы нам понятия о том, что он страдает, если бы мы не знали ничего другого, кроме своего благого состояния. Чувства наши ни в коем случае не могут представить нам ничего, кроме того, что есть в нас самих, поэтому только посредством воображения мы сможем представить себе ощущения этого страдающего человека. Но и само воображение доставляет нам это понятие только потому, что при его содействии мы представляем себе, что бы мы испытывали на его месте. Оно предупреждает нас в таком случае об ощущениях, которые родились бы в нас, а не о тех, которые испытываются им. Оно переносит нас в его положение: мы чувствуем страдание от его мук, мы как бы ставим себя на его место, мы составляем с ним нечто единое.

Составляя себе понятие о его ощущениях, мы сами испытываем их, и, хотя ощущения эти менее сильны, все же они до некоторой степени сходны с теми, которые испытываются им. Когда его муки станут таким путем свойственны нам, мы сами начинаем ощущать страдания и содрогаемся при одной мысли о том, что он испытывает, ибо, подобно тому как в нас возбуждается тягостное ощущение действительным страданием или несчастьем, таким же точно образом и представление, созданное нашим воображением о каком-нибудь страдании или несчастье, вызывает в нас такое же ощущение, более или менее тягостное в зависимости от живости или слабости нашего воображения.

Очевидно, стало быть, что источник нашей чувствительности к страданиям посторонних людей лежит в нашей способности переноситься воображением на их место, в способности, которая доставляет нам возможность представлять себе то, что они чувствуют, и испытывать те же ощущения. Когда мы видим направленный против кого-нибудь удар, готовый поразить его руку или ногу, мы, естественно, отдергиваем собственную руку или ногу; а когда удар нанесен, то мы в некотором роде сами ощущаем его и получаем это ощущение одновременно с тем, кто действительно получил его. Когда простой народ смотрит на канатного плясуна, то поворачивает и наклоняет свое тело из стороны в сторону вместе с плясуном, как бы чувствуя, что он должен бы был поступать подобным образом, если бы был вместо него на канате. Впечатлительные люди слабого сложения при взгляде на раны, выставляемые напоказ некоторыми нищими на улице, жалуются, что испытывают болезненное ощущение в части своего тела, соответствующей пораженной части этих несчастных. Сочувствие обнаруживается у них такой отзывчивостью, и это сочувствие возбуждается в них вследствие того, что они мгновенно представляют себе, что они сами испытывали бы на месте этих страдальцев, если бы у них была поражена таким же точно образом та же часть тела. Силы этого впечатления на их нежные органы достаточно для вызова того тягостного ощущения, на которое они жалуются. Самые крепкие люди заметили, что они ощущают весьма чувствительную боль в глазах при взгляде на глаза, пораженные страданием, и это потому, что данный орган отличается более нежным устройством у самых крепких людей, чем самый сильный орган у людей, одаренных самой слабой организацией.

В душе нашей возбуждается сочувствие не одними только обстоятельствами, вызывающими страдание или тягостное ощущение. Какое бы впечатление ни испытывал человек в известном положении, внимательный свидетель при взгляде на него будет возбужден сходным с ним образом.

Герои романа или трагедии вызывают в нас одинаковое участие как успехами, так и неудачами; симпатия наша не менее действенна как к тем, так и к другим. Мы разделяем с ними их благодарность к друзьям, остающимся им верными среди опасностей и несчастий; мы проникаемся негодованием к злодеям, оскорбляющим или обманывающим их. Итак, какие бы ощущения ни испытывал человек, такие же ощущения присутствующего непременно предполагают воображаемое представление о том, что он переносит себя на его место.

Под словами «жалость» и «сострадание» мы разумеем ощущение, возбуждаемое в нас страданием другого человека: хотя слова «сочувствие» или «симпатия» тоже ограничивались первоначально тем же значением, тем не менее можно без неудобства употреблять их для обозначения способности разделять какие бы то ни было чувствования других людей.