Наши враги. Эрнст Удет. Эрнст удет Генерал удет

Известнейший германский ас Первой Мировой войны. После окончания школы служил курьером - самокатчиком в 26-й пехотной дивизии Рейхсвера. Осенью 1914 года демобилизовался. Брал частные уроки лётного мастерства. В Июне 1915 года зачислен рядовым в 9-й резервный лётный отряд и направлен на Западный фронт. Был воздушным наблюдателем корректировщиком. С Марта 1916 года был лётчиком - истребителем. Командовал 11-й эскадрильей 1-го истребительного авиаполка. Сбил 62 самолёта. Награждён орденом "Pour le Merite".

После войны работал автомехаником в Мюнхене, а затем пилотом на пассажирской авиалинии Мюнхен - Вена. Снимался в фильмах Лени Рифеншталь "Sturme uber Mont Blanc и S.O.S. Eisberg". В 1925 году эмигрировал в Южную Америку. Был чартерным пилотом. В 1934 году вернулся в Германию.

В 1935 году вступил в Люфтваффе. 1 Июня присвоено воинское звание Оберст. С 1936 года - инспектор истребительной и бомбардировочной авиации, а затем - начальник технического управления Люфтваффе, с 1938 года - начальник управления снабжения и поставок, с 1939 года - начальник боевого снабжения Люфтваффе.

20 Апреля 1937 года присвоено звание Генерал - Майор; 1 Ноября 1938 года уже Генерал - Лейтенант; 1 Апреля 1940 года - Генерал авиации; 19 Июля 1940 года уже Генерал - оберст.

17 Ноября 1941 года, не справившись с должностными обязанностями, впал в депрессию и застрелился.

* * *

Он родился 26 Апреля 1896 года во Франкфурте - на - Майне в семье мюнхенского предпринимателя. Учился он плохо, но школу всё-таки окончил. Пытаясь поступить на военную службу, получил несколько отказов, но в конце концов был принят 21 Августа 1914 года в 26-ю Вюртембергскую резервную дивизию как мотоциклист - связной. Уже тогда он мечтал стать лётчиком.

Вскоре он попал в аварию на мотоцикле, но, вылечившись, подал прошение о переводе в авиацию, в котором ему было снова отказано.

С началом Первой Мировой войны Удет, будучи волонтёром, смог не без труда демобилизоваться, но не для того, чтобы прятаться в тылу, а лишь ради своей мечты. Однако попытка поступить в лётную школу в буквальном смысле провалилась - из-за юного возраста будущего аса. Тем не менее Эрнст не собирался отступать. На деньги отца он стал брать частные уроки лётного дела в Мюнхене. Наконец, он был принят в военную авиацию и отправлен в Дармштадт, где ему выдали сертификат военного пилота. Летом 1915 года его зачислили в 206-й воздушный артиллерийский отряд (FA(A) 206) на Западном фронте наблюдателем - корректировщиком, в звании ефрейтора. Там он был награждён Железным крестом 2-го класса.

Вскоре он воплотил свою мечту, когда его в звании унтер - офицера перевели в 68-й полевой воздушный отряд (FA 68), впоследствии ставшей КЕК Habsheim, лётчиком - исребителем. Впоследствии он стал одним из наиболее известных пилотов - истребителей Имперской германской армии.

Однажды самолёт упал, пилот чудом остался жив. Удета арестовали за воздушное хулиганство. Лишь по счастливому стечению обстоятельств он избежал военного трибунала и был отправлен на французский фронт. Там его противниками стали опытные лётчики из авиагруппы "Аисты", среди них известные асы - Гийнемер, Нэжессер и Фонк.

28 Сентября он получил перевод в Jasta 15. Об одном из своих вылетов в Декабре 1915 года Удет вспоминает так:

"Однажды утром тревога звучиточень рано. Это необычно. Наблюдатели на переднем крае докладывают, что только что над их головами пролетел "Кодрон" и направляется в нашу сторону. Я залезаю в свой аппарат и взлетаю. Облака висят низко, на высоте всего каких - то 400 метров. Я устремляюсь в серую дымку и карабкаюсь всё выше и выше. На высоте 2000 метров надо мной дугой изгибается голубое небо, с которого светит странно - бледное Декабрьское солнце. Я оглядываюсь вокруг. Далеко на западе, над облачным покрывалом, я вижу маленькую точку, похожую на парусное судно, курсирующее на самом горизонте, - это "Кодрон". Я направляюсь прямо к нему, а он продолжает лететь мне навстречу. Мы быстро сближаемся. Я уже могу различить широкий размах крыльев, два мотора, гондолу между крыльями, узкую как туловище хищной птицы.

Мы летим на одной высоте, продолжая сближаться. Это против всех правил, потому что "Кодрон" это самолёт - разведчик, а я - на истребителе. Одним нажатием на кнопку, расположенную на ручке управления, я извергну из моего пулемёта поток пуль, достаточный, чтобы разнести противника на куски прямо в воздухе. Он должен это знать так же хорошо, как и я. Но всё равно он продолжает лететь мне навстречу. Сейчас он так близок, что я как будто могу дотронуться до головы наблюдателя. В своих квадратных очках он похож на гигантское злое насекомое, которое подбирается ко мне, чтобы отнять жизнь. Наступает момент, когда я должен стрелять. Но я не могу. Как будто ужас леденит кровь в моих венах, парализует руки, мохнатой лапой выметает все мысли из головы. Я остаюсь сидеть на своём месте, лечу дальше, и продолжаю смотреть, как будто заколдованный на "Кодрон", который теперь слева от меня. Затем я слышу лай нацеленного на меня пулемёта...

Удары пуль в мой "Фоккер" звучат как металлические щелчки. Машина дрожит, сильный удар по щеке, мои очки разбиты. Я инстинктивно касаюсь рукой лица, нащупываю на лице осколки. Моя рука мокрая от крови. Я ныряю в облака. Я как будто парализован. Как это случилось, как такое возможно? "Ты просто робок, ты трус", - молотом грохочет мотор. И затем только одна мысль: "Слава Богу, никто этого не видел!"

Подо мной несётся зелёная трава, верхушки сосен, аэродром. Я приземляюсь. Ко мне подбегают механики. Я не жду их. Я вылезаю из кабины и направляюсь в штаб. Медик удаляет стеклянные осколки с помощью пинцета. Они впились в плоть вокруг моих глаз. Это должно быть больно, но я ничего не чувствую. Затем я поднимаюсь в свою комнату и бросаюсь на кровать. Я хочу спать, но мои мысли снова и снова возвращаются, не давая расслабиться. Можно ли назвать трусостью, когда у кого - то сдают нервы в первый момент боя? Я хочу успокоить сам себя и говорю: "Нервы - это может со всяким случиться. В следующий раз ты сделаешь всё как надо!" Но мое сознание отказывается удовлетвориться этим простым заявлением. Оно ставит меня лицом к лицу с неопровержимым фактом: "Ты проиграл, потому что в момент боя ты думал о себе. Ты боялся за свою жизнь". И в этот момент я понимаю, что такое на самом деле быть солдатом".

После того как Удет сбил свою 6-ю жертву, он подал рапорт о переводе в Jasta 37, и 19 Июня этот перевод состоялся. 7 Ноября 1917 года он принял командование над этой эскадрильей, а 13-го числа того же месяца получил в награду Рыцарский крест ордена Дома Гогенцоллернов с мечами. К Декабрю 1917 года на его счету был уже 21 сбитый самолёт.

Эта дуэль продолжалась 8 минут, противники демонстрировали друг другу мастерство пилотажа. Но когда Удет получил небольшой шанс для результативного огня, у него заклинило пулемёт. Пытаясь что - то предпринять, он несколько раз сильно ударил по нему кулаком - это вроде помогло, но секунды были упущены, а француз уже был у него на хвосте. Однако Гийнемер не стал стрелять. Увидев, что его соперник безоружен, не открыл огонь по беззащитному Удету - удовольствия от тактической победы в поединке ему было вполне достаточно. Его самолёт пролетел вплотную с машиной германского аса, Гийнемер улыбнулся, помахал рукой и, покачав на прощание крыльями, отвалил в сторону и отправился на свою базу.

Уже после войны Удет описывал встречу с Гийнемером так:

"Я взлетаю рано утром, так, чтобы солнце светило мне в спину когда я буду заходить в атаку на воздушный шар. Я лечу выше, чем обычно. Альтиметр показывает 5000 метров. Воздух прозрачный и холодный. Мир подо мной кажется гигантским аквариумом. Над Лиервалем, где погиб Рейнольд, летает вражеский самолёт с винтом сзади. Он прокладывает себе путь в воздухе как маленькая водомерка. С запада быстро приближается маленькая точка. Крошечная и чёрная поначалу, она быстро растёт по мере того, как приближается ко мне. Это "СПАД", вражеский истребитель. Одиночка, такой же, как и я, высматривающий добычу.

Я усаживаюсь в пилотском кресле поудобнее. Будет бой. Мы стремимся навстречу друг другу, находясь на одной и той же высоте, и расходимся, едва не задевая друг друга. Его машина отсвечивает на солнце коричневым. Мы делаем левый поворот и начинаем кружиться. Снизу, наверное, кажется, что две большие хищные птицы ухаживают друг за другом. Но это смертельная игра. Тот, кому противник зайдёт в хвост, проиграет, потому что одноместный истребитель с неподвижно закреплённым пулемётом может стрелять только прямо вперёд. Его хвост беззащитен. Иногда мы проходим мимо друг друга так близко, что я могу ясно видеть узкое, бледное лицо под кожаным шлемом. На фюзеляже между крыльями чёрными буквами написано какое - то слово. Когда он проходит мимо меня в 5-й раз, так близко, что струя от винта мотает меня взад и вперёд, я могу разобрать: "Vieux Charles" - "Старина Шарль". Это - Гийнемер!

Жорж Гийнемер.

Да, только он один летает так на всем нашем фронте. Гийнемер, который сбил уже 30 немецких самолётов. Гийнемер, который всегда охотится один, как все опасные хищники, внезапно нападает от солнца, в секунды сбивает своего оппонента и исчезает. Так он сбил Пуца. Я знаю, это будет поединок, где у жизни и смерти одна цена. Я делаю полупетлю, чтобы зайти на него сверху. Он тут же понимает это, и сам начинает петлю. Я пытаюсь поворачивать, но Гийнемер следует за мной. Выйдя из поворота, он сможет мгновенно поймать меня в прицел.

Металлический град с грохотом сыпется на моё правое крыло, и звенит, ударяя в стойку. Я пробую всё, что могу, самые крутые виражи и почти отвесные скольжения, но он молниеносно предугадывает все мои движения и немедленно реагирует. Его самолёт лучше. Он может делать больше, чем я, но я продолжаю бой. Я нажимаю кнопку на ручке... пулемёт молчит... заклинило! Левой рукой я держу ручку, правой пытаюсь загнать патрон в патронник. Ничего не получается - патронник никак не очистить. На мгновение я думаю о том, чтобы спикировать и выйти из боя. Но с таким противником это бесполезно. Он тут же окажется у меня на хвосте и прикончит. Мы продолжаем виражи. Отличный пилотаж. Если бы ставки не были столь высоки. У меня ещё никогда не было такого проворного оппонента.

На время я забываю, что передо мной Гийнемер, мой враг. Мне кажется, это я с моим товарищем участвую в спарринге над нашим аэродромом. Но иллюзия длится всего лишь секунды. Уже 8 минут мы кружим друг за другом. Самые длинные 8 минут в моей жизни. Вот сейчас, повернувшись на спину, он проходит надо мной. На секунду я бросаю штурвал и колочу по коробке патронника обеими руками. Примитивный приём, но иногда он помогает. Гийнемар видит всё это сверху, он должен это видеть, и сейчас он знает, что со мной случилось. Он знает, что я беззащитен... И затем случилось то, что случилось: он медленно машет мне рукой, и исчезает на западе, летя по направлению к своим траншеям. Я иду домой. Я ошеломлён. Некоторые полагают, что пулемёт Гийнемера тоже был неисправен. Другие считают, что я должен был протаранить его в отчаянии. Но я никому из них не верю. Я и по сей день считаю, что рыцарские традиции прошлого не погибли. Поэтому я кладу запоздалый венок на его безымянную могилу".

Осенью 1917 года он сбил 3 английских самолёта над Ленсом. Это был удивительный успех в стиле Гийнемера. Вот как пишет об этом сам Удет:

"Я зашёл на них со стороны солнца и атаковал последнего слева, сбив его короткой очередью из 5-ти выстрелов. Затем - следующего, и последним - их ведущего. Двое остальных были столь поражены, что не сделали ни одного выстрела в ответ. Вся схватка продолжалась не более 20 секунд, как это было тогда, во время атаки Гийнемера. На войне нужно учить ремесло пилота - истребителя или погибать. Третьего выхода нет. Когда я приземлился, Грассхофф уже знал об этом.

Когда меня переведут отсюда, когда - нибудь, Коротышка, ты унаследуешь эскадрилью, - сказал он".

Последние несколько недель осени 1917 года Удет командовал Jasta 37. Вот что пишет о тех днях сам Удет:

"Мы базируемся в Виндгене, маленьком городке в центре фландрских низменностей. Местность сложная, пересечена насыпями и каналами с водой. Здесь при любой вынужденной посадке можно разбиться вдребезги. Когда поднимаешься достаточно высоко, можно увидеть Остенде и море. Серо - зелёное, бесконечное, оно простирается за горизонт. Многие были удивлены решением Грассхоффа поставить меня командиром, когда его самого перевели в Македонию. Здесь есть лётчики постарше меня и с более высоким рангом. Но осенью, когда я сбил 3 английских самолёта над Ленсом, он пообещал эту должность мне... Так я стал командиром Jasta 37.

Перед нами стоят англичане. Молодые, бойкие ребята, они не медлят, открывая огонь, и не перестают стрелять, пока не добиваются своего. Но мы дерёмся с ними на равных. Исчезло погружающее в депрессию чувство неполноценности, которое приводило нас в уныние в Бонкуре. У эскадрильи длинная вереница побед и у меня самого 19 подтверждённых. Зима вступает в свои права и воздушные бои затихают. Часто идёт снег и дождь. Даже когда сухо, тяжёлые облака дрейфуют так низко, что приходится отменять все полёты. Мы сидим в наших комнатах. Иногда, когда я стою у окна, то вижу ремесленников - кустарей, несущих свои товары. Сгорбленные, одетые в лохмотья, они протаптывают себе путь по снегу. Сын хозяина вступил в Бельгийский королевский военно - воздушный корпус, воюющий против нас. Но эти люди не пытаются меня смутить. "Он выполняет свой долг, а я - свой", - вот их точка зрения, резонная и ясная".

В начале 1918 года прославленный немецкий ас Манфред фон Рихтгофен пригласил талантливого лётчика служить в свою элитарную 11-ю эскадру, состоящую из лучших пилотов Германии. Пересев с устаревшего "Альбатроса" на высокоманевренный "Фоккер - триплан", Удет стремительно наращивал счёт своих побед. Вот что пишет он сам:

"Я прибываю в расположение группы Рихтгофена в 10 часов и уже в 12 я вылетаю на свою первую вылазку с эскадрильей № 11. Кроме неё, в группе эскадрильи 4, 6 и 10. Рихтгофен сам ведёт в бой № 11. Он лично испытывает каждого нового человека. Нас 5 пилотов, Капитан во главе. За ним Юст и Гуссман. Шольц и я замыкаем. Я в первый раз лечу на "Фоккере - триплане". Мы скользим над рябым ландшафтом на высоте 500 метров. Над развалинами Альбера, прямо под облаками висит RE.8, британский корректировщик артогня...

Мы идём немного ниже, но он по всей очевидности нас не замечает, продолжая описывать круги. Я переглядываюсь с Шольцем. Он кивает. Я отделяюсь от эскадрильи и лечу к "Томми", захожу на него спереди снизу и стреляю с короткой дистанции. Его двигатель изрешечён пулями... Он тут же кренится и рассыпается на куски. Горящие обломки падают совсем недалеко от Альбера. Через минуту я возвращаюсь в строй и продолжаю полёт в сторону вражеских позиций. Шольц снова кивает мне, коротко и счастливо. Но Капитан уже заметил моё отсутствие. Кажется, что он видит всё. Он оборачивается и машет мне.

Ниже справа идёт древняя римская дорога. Деревья всё ещё голые и сквозь ветки мы видим колонны на марше. Они идут на запад. Англичане отступают под нашими ударами. Прямо над верхушками деревьев скользит группа "Сопвич Кемел". Возможно, они прикрывают эту старинную римскую дорогу, одну из главных артерий британского отступления. Я с трудом успеваю всё это рассмотреть когда красный "Фоккер" Рихтгофена ныряет вниз и мы следуем за ним. "Сопвичи" разлетаются в разные стороны как цыплята, завидевшие ястреба. Только одному не уйти, тому самому, который попал в прицел Капитана. Всё это происходит так быстро, что никто потом не может точно вспомнить. Все думают на секунду, что Капитан собрался его протаранить, он так близко, я думаю, не дальше 10 метров. Затем "Сопвич" вздрагивает от удара. Его нос опускается вниз, за ним тянется белый бензиновый хвост и он падает в поле рядом с дорогой, окутанный дымом и пламенем.

Рихтгофен, стальной центр нашего клиновидного строя, продолжает пологое снижение к римской дороге. На высоте 10 метров он несётся над землей, стреляет из обоих пулемётов по марширующим колоннам. Мы держимся следом за ним и добавляем ещё больше огня. Кажется, что войска охватил парализующий ужас. Только немногие укрываются в канавах. Большинство падает там, где шли или стояли. В конце дороги Капитан закладывает правый вираж и заходит ещё раз, оставаясь на одной высоте с верхушками деревьев. Сейчас мы можем ясно видеть результат нашей штурмовки: бьющиеся лошадиные упряжки, брошенные пушки, которые как волноломы раскалывают несущийся через них человеческий поток. На этот раз по нам стреляют с земли. Вот стоит пехота, приклады прижаты к щеке, из канавы лает пулемёт. Но Капитан не поднимается ни на метр, хотя в его крыльях появляются пулевые отверстия. Мы летим следом за ним и стреляем. Вся эскадрилья подчинена его воле. Так и должно быть. Он оставляет дорогу и начинает подниматься вверх. Мы идём за ним. На высоте 500 метров мы направляемся домой и приземляемся в 13:00. Это 3-й вылет Рихтгофена в это утро. Когда моя машина касается земли, он уж стоит на лётном поле. Он идёт ко мне, и улыбка играет на его губах.

Ты что, всегда их сбиваешь атакой спереди? - спрашивает он. Но в его тоне слышится одобрение.

Я так уже нескольких сбил, - говорю я с самым небрежным видом, который только могу на себя напустить.

Он ухмыляется и поворачивается, чтобы идти.

Между прочим, с завтрашнего дня можешь вступать в командование эскадрильей № 11, - говорит он через плечо".

С 23 Марта по 8 Апреля 1918 года Удет временно исполнял обязанности командира Jasta 11. Об одном из воздушных боёв 28 Марта сам Удет пишет так:

"Я лечу с Гуссманом. Патруль в сторону Альбера. Уже полдень, и солнце светит с запада. Его слепящие лучи бьют прямо в глаза. Время от времени я прикладываю ко лбу руку, чтобы не упустить противника. Иначе они застанут нас врасплох. Покойный Гийнемар преподал этот урок всему фронту. Неожиданно, как будто ниоткуда, появляется англичанин. Он пикирует на Гуссмана, который пытается уйти от него, ныряя. Я вижу как они маневрируют в сотне метров ниже. Я ищу позицию, откуда смог бы снять англичанина, не задев Гуссмана. Но, на секунду подняв голову, вижу, как ко мне летит второй англичанин. Он всего в 150 метрах от меня. С расстояния в 80 метров он открывает огонь. Я не могу его избежать и продолжаю лететь навстречу.

Tax... тах... тах... стучит мой пулемёт, тах... тах... тах... грохочет его. Мы находимся друг от друга в 20 метрах и кажется, что в следующую секунду мы протараним друг друга. Но вот он проносится прямо над моей головой. Воздушная струя от его винта ударяет в меня, и я чувствую запах раскалённого машинного масла. Я закладываю крутой вираж. "Вот и начинается воздушный бой", - думаю я. Но он тоже поворачивает и мы снова несёмся друг на друга, стреляя в упор, как два рыцаря с копьями наперевес. На этот раз уже я прохожу над ним. Ещё один разворот. И вновь он летит прямо на меня, и снова мы сближаемся. Тонкие, белые следы трассеров висят в воздухе как занавеси. Он опять проносится надо мной на таком расстоянии, что его можно коснутся рукой... "8224" - написано на его фюзеляже чёрными буквами.

Уже 4-й заход. Я чувствую, как мои руки становятся влажными. Этот приятель явно похож на человека, который ведёт решающий бой своей жизни. Он или я... один из нас должен проиграть... иного выхода нет.

Уже 5-й заход! Нервы натянуты до предела, но мозг работает с холодной ясностью. На этот раз должно прийти какое - то решение. Я ловлю его в прицел и лечу навстречу. Я не уступлю ни на шаг. Вспышка в памяти! Я вижу бой над Ленсом. Две машины вот так же мчались друг на друга и столкнулись лицом к лицу. Фюзеляжи падали вниз как металлический шар, сплетённые вместе, а крылья продолжали лететь по отдельности, пока не ударились о землю и не рассыпались...

Мы несёмся друг на друга, как сумасшедшие дикие кабаны. Если он не потеряет самообладания, мы погибнем оба! Затем он отворачивает, чтобы избежать столкновения. В этот момент я выпускаю в него очередь. Его самолёт становится на дыбы, переворачивается на спину и исчезает в гигантской воронке. Фонтан земли, дым... Дважды я пролетаю над местом его падения. Пехотинцы в серой форме стоят внизу. Машут мне руками и что - то кричат.

Я лечу домой, мокрый от пота. Мои нервы ещё трепещут. В то же время в моих ушах серая, нестерпимая боль. Я никогда не думал прежде о тех людях, которых сбивал. Тот, кто сражается, не должен смотреть на наносимые им раны. Но на этот раз мне хотелось знать, кем был тот парень. К вечеру, в сумерках, я сажусь в машину и еду. Недалеко от того места, где я его сбил, находится полевой госпиталь, и, возможно, его уже доставили туда. Я спрашиваю доктора. Белый халат, освещённый карбидными лампами делает его похожим на привидение. Пилот получил пулевое ранение в голову и умер на месте. Доктор передает мне бумажник. Визитные карточки: Лейтенант Маасдорп, Онтарио, Королевский военно - воздушный корпус.

Фотография старой женщины и письмо. "Тебе не следует так много летать. Подумай о нас с отцом". Санитар приносит мне номер самолёта. Он вырезал его из обшивки. Номер покрыт распылёнными в воздухе кровавыми каплями. Я еду назад, в эскадрилью. Не следует думать о том, что каждого убитого будет оплакивать мать.

В следующие дни боль в ушах становится всё хуже. Как будто кто - то в моей голове не переставая работает долотом и сверлом.

6 Апреля я сбиваю ещё одного. "Сопвич Кемел", я выхватил его из середины вражеского строя. Это моя 24-я победа. Когда я приземляюсь, боль такая сильная, что я еле - еле могу ходить. Рихтгофен стоит на лётном поле и я, спотыкаясь и не отдавая ему честь, бреду мимо него в сторону бараков...

У нас на аэродроме только фельдшер. Доктор нам ещё не положен. Фельдшер - приятный, грузноватый парень, но я не очень верю в его медицинские познания. Он так ковыряет в моих ушах своими инструментами, что мне начинает казаться, будто он решил просверлить мне череп.

Там внутри всё заполнено гноем, - произносит он, наконец.

Дверь открывается и входит Капитан:

Удет, что с тобой? - спрашивает он.

Фельдшер объясняет. Капитан хлопает меня по плечу:

Готовься к поездке на лечение. Ты уезжаешь завтра. Дома пройдёт быстрее..."

9 Апреля 1918 года Удету была пожалована долгожданная награда - орден "Pour le Merite" - мечта каждого лётчика - истребителя.

В Мае эскадра получила новейшие истребители "Фоккер" D.VII, которым не было равных среди самолётов союзников. На этой машине Удет воевал до конца лета и одержал, пожалуй, самую уникальную победу за всю войну. Пулемётным огнём своего истребителя он подбил танк. 20 Мая он был назначен командиром Jasta 4.

К концу войны сражаться с врагами германским пилотам становится всё труднее. Даже такой ас из асов, как Удет начинает терпеть поражение за поражением. И это, в конце концов, приводит к неожиданному результату: лётчики соглашаются брать в полёт ранцевый парашют.

29 Июня 1918 года, когда его боевой счёт достигал уже 40, Удет был сбит в бою с двухместным Breguet над Кютри, выпрыгнул с парашютом и получил лёгкое ранение.

"Всё теперь изменилось. Французы летают только большими группами - по 50, иногда по 100 самолётов. Они затемняют небеса как саранча. Очень трудно выхватить кого - то из такого строя. Артиллерия с той стороны работает только вместе с воздушным наблюдением. Аэростаты висят над горизонтом длинными рядами и наблюдатели кружат над ландшафтом, изрытым воронками. Больше всего страдают войска...

Я всё ещё в постели, когда звонит телефон. Пьяный ото сна, я бросаюсь к трубке. Звонит артиллерийский Капитан с передовой. На север от леса Виллер - Коттре летает "Бреге", корректирующий огонь вражеской артиллерии. Эффект ужасен. "Где это?" - Он читает координаты со штабной карты...

Через 5 минут я готов и взлетаю. На фронте сегодня что - то невообразимое. Снаряды падают так близко друг от друга, что дым, пыль и фонтаны земли образуют занавесь, скрывающую солнце. Ландшафт подо мной окутан бледно - коричневой дымкой. К северу от леса Виллер - Коттре я встречаю "Бреге", летящего на высоте 600 метров. Я немедленно атакую его сзади. В "Бреге" наблюдатель сидит позади пилота. Я ясно вижу его голову над полукруглым креплением для пулемёта. Но он не может стрелять, пока я держусь прямо за ним. Его обзор закрыт стабилизатором и рулями высоты. Мой пулемёт лает короткими очередями. Голова исчезает из вида. "Попал", - думаю я.

Пилот этого "Бреге" кажется смышлёным парнем. Хотя я постоянно стреляю, он делает элегантный разворот на своей неуклюжей птице и пытается долететь до своих траншей. Я должен зайти на него сбоку, чтобы попасть в него или в двигатель. Если наблюдатель всё ещё жив, это будет большой ошибкой, потому что я окажусь в его секторе обстрела. Когда я приближаюсь на расстояние двадцать метров, за пулемётом вновь появляется наблюдатель, готовый открыть огонь. Через мгновение он начинает стрелять. Раздается звук, как будто галька падает на металлическую поверхность стола...

Мой "Фоккер" становится на дыбы, как закусившая удила лошадь. Руль высоты весь в дырках, трос между ним и ручкой управления перебит и его конец болтается в воздухе. Моя машина охромела, её ведёт влево и она кружит на месте. Я не могу ею управлять.

Подо мной - иссечённый воронками ландшафт, каждый раз перепахиваемый взрывами новых снарядов. Есть только одна возможность выбраться. Каждый раз, когда "Фоккер" направляется на восток, я осторожно открываю дроссельную заслонку. Таким образом, круги удлиняются и я могу надеяться, что сумею долететь до наших позиций. Это медленный, мучительный процесс. Неожиданно машина останавливается в воздухе и падает вниз как камень. Парашют - вытащить ноги - встать на сиденье!

В одно мгновение давление воздуха отбрасывает меня назад. Удар в спину. Я ударяюсь спиной о стабилизатор. Слишком свободно подогнанные лямки парашюта зацепились за закрылок руля высоты и падающая машина тянет меня за собой с непреодолимой силой! "Ло будет плакать...", - думаю я. - "Мама... меня не опознают... у меня с собой никаких бумаг... они там внизу стреляют как сумасшедшие..."

В тот же самый момент я пытаюсь со всей силы отогнуть закрылок. Это трудно, неимоверно трудно. Земля несётся на меня со страшной скоростью. Затем - рывок - я свободен! Машина летит, кувыркаясь, уже подо мной... и я как будто плыву, подвешенный на стропах. Сразу же - приземление. Парашют раскрылся в последний момент. Парашютный шёлк вздымается надо мной. Вокруг меня - взрывы снарядов. Я сражаюсь с белым потолком как тонущий. Наконец, свободен. Ландшафт, изрытый воронками, мрачен и гол. Должно быть я на ничейной земле, но не знаю, где. Я должен идти на восток, там дом.

8 часов утра, солнце бледно, как будто выгорело. Здесь, внизу, завеса пыли, выброшенной в воздух взрывами снарядов, кажется ещё гуще. Я отстегиваю парашют и бегу. Разрывы снарядов всё ближе, будто гонятся за мной. Большой ком земли кулаком бьёт меня в затылок. Я падаю, снова поднимаюсь, продолжаю бежать. Правая нога болит. Должно быть, я подвернул её, когда приземлился".

Это был всего лишь 2-й случай успешного применения парашюта военными лётчиками. Даже имея парашют, они обычно практически не использовали его. Германский военный лётчик Кромер писал: "Большая самоуверенность, свойственная каждому лётчику, и доверие его к самолёту, который не раз благополучно выносил его из бури и смертельной опасности... часто не дают даже вспомнить о... парашюте... Всё сознание и все действия лётчика поглощаются одной твёрдой уверенностью, что всё же вновь овладеешь самолётом..."

В Августе 1918 года Эрнст Удет одерживает ещё несколько блестящих побед:

"Все предшествующие дни английские самолёты огневой поддержки ежедневно штурмовали наши позиции. Каждый вечер с 8 до 9 часов пара "Сопвич Кемелов" сбрасывает листовки. Кто - то показывает мне одну из них. У листовки чёрно - красно - желтая кайма. Дезертиры призывают солдат в окопах последовать их примеру "С 8 до 9, говорите?" - Я сливаю немного горючего с самолётов моих товарищей и взлетаю.

Солнце совсем низко на западе, оно окаймляет облака бледно - золотым. К югу от Фукокура я встречаю двоих. Один тут же летит на запад, другой остается и продолжает сбрасывать листовки. Мы маневрируем. На своём маленьком и более лёгком самолёте он может делать более крутые виражи, чем я на тяжёлом - "Фоккере D.VII". Но я держусь за ним. Он пытается сбросить меня с хвоста и начинает петлю на высоте всего 100 метров. Я следую за ним по пятам и в верхней точке петли чувствую лёгкий удар, а когда снова смотрю вниз, то вижу, как он с трудом выбирается из - под обломков своего самолёта. Немецкие солдаты берут его в плен. Я не знаю, что произошло. Наверное, я протаранил его, когда пролетал над ним. Сегодня это уже мой 3-й полёт. На часах 8:40.

С каждым днём воевать всё тяжелее. Когда взлетает один наш самолёт, с той стороны поднимается в воздух не менее 5. И когда один из них падает рядом с нами, мы набрасываемся на него и снимаем всё что можно, потому что нам никогда не хватает таких замечательных инструментов, сияющих никелем и медью. Этому изобилию мы не можем противопоставить ничего, кроме нашего чувства долга и 4-летнего опыта. Каждый взлёт означает непременный воздушный бой, а мы взлетаем часто. С 3-го по 25-е Августа я сбиваю 20 самолётов противника. На одном из мёртвых найден мой портрет, вырезанный из газеты с надписью: "Ас из асов". Капитан мёртв и у меня теперь - самый большой счёт.

Вечером 8-го числа приходит приказ всем исправным машинам переместиться выше по течению Соммы. Здесь англичане уже несколько дней накапливаются для прорыва. Ситуация становится для нас критической. Четырьмя четвёрками, как хищные птицы мы летим на север.

Мы тотчас взлетаем и направляемся к Брийе на высоте около 1000 метров. Под нами цепь немецких аэростатов, прямо над нами - британская эскадрилья, 5 SE.5. Мы остаемся под ними и ждём их следующей атаки. Но они медлят и, похоже, избегают боя. Неожиданно один из них стрелой проносится мимо меня по направлению к аэростатам. Я иду за ним. Это их командир. Я вижу узкий вымпел на боку. Я иду вниз, вниз, вниз. Ветер свистит в ветровом щитке. Я должен настигнуть его, не дать ему подойти к аэростатам. Слишком поздно! Тень его самолёта проносится по туго натянутой коже аэростата, как рыба по мелководью. Наружу выбивается маленький голубоватый язычок пламени и медленно ползёт по боку. В следующий момент фонтан огня выбрасывается там, где всего лишь мгновение назад жёлто - золотой мешок плыл в шелковистом солнечном сиянии...

Солдаты, обслуживавшие кабель аэростата разбегаются в разные стороны, но SE.5 уже выровнялся и несётся на запад над самой землей. Он так низко, что машина сливается со своей тенью. Но я уже повис на его хвосте и начинается дикая гонка всего в 3-х метрах над землёй. Мы перепрыгиваем через телеграфные столбы и огибаем деревья. Могучий прыжок над шпилем церкви в Марекуре, но я лечу за ним как приклеенный. Я не собираюсь его отпускать. Главная дорога на Аррас. Обсаженная зелёными деревьями, она тянется через ландшафт как зелёная стена. Он летит справа от деревьев, я - слева. Каждый раз, когда между деревьями разрыв, я стреляю. Вдоль дороги, на лугу, укрепилась немецкая пехота. Хотя я у него на хвосте, он начинает стрелять в них. Это его ошибка.

В этот самый момент я перепрыгиваю через верхушки деревьев - нас разделяет не больше 10 метров - и выпускаю очередь. Его машина трясётся. Её кидает из стороны в сторону. Сваливается в штопор, касается земли, отскакивает снова как камень, пущенный над поверхностью воды, и скрывается за маленькой березовой рощицей. Вверх вздымается облако пыли. Пот струится у меня по лицу, затуманивая лётные очки. Я вытираю лоб рукавом. 12:30 дня, самый горячий день года. Почти 40° выше нуля, а во время преследования мой мотор делал 1600 оборотов в минуту. Я оглядываюсь по сторонам и вижу 3 SE.5. Они оторвались от моего эскадрона и теперь пикируют на меня, чтобы отомстить за смерть своего командира.

У самой земли я облетаю берёзовую рощу, быстро оглядываюсь через плечо. Они разделились. Двое поворачивают к западу, оставив меня наедине с третьим. Теперь я знаю, что имею дело с тактически грамотными и умелыми оппонентами. Новички налетели бы на меня всем скопом. Старый лётчик - истребитель знает, что во время преследования ты только мешаешь другим. Дела мои складываются неважно. Тот, третий самолёт приближается ко мне. Я оцениваю дистанцию примерно в 30 метров, но он не стреляет. "Он хочет сбить меня 3 - 4 выстрелами", - догадываюсь я.

Ландшафт состоит из мелко перекатывающихся холмов, испещрённых маленькими рощицами. Я кружусь вокруг них. Среди деревьев я замечаю немецких пулемётчиков. Они глазеют на нас. "Если бы они только начали стрелять, чтобы избавить меня от преследования". Но они не стреляют. Возможно, мы слишком близко друг к другу, они боятся, что попадут в меня во время этих скачков вверх - вниз. Я смотрю на землю. Вот здесь мне и предстоит разбиться! Затем я ощущаю лёгкий удар по колену. Я смотрю вниз и чувствую сладковатый запах фосфора, - дыра в коробе для боеприпасов. Жарко - начинённые фосфором зажигательные патроны загорелись - через несколько секунд мой самолёт будет объят пламенем. В такой ситуации лучше не раздумывать. Нужно либо действовать, либо погибать.

Нажатие на спуск пулемётов и я разряжаю их в голубое небо, за трассерами тянутся белые дымки. Я оглядываюсь через плечо, затаив дыхание, и затем делаю несколько глубоких вдохов - выдохов. Противник поворачивает, избегая полос белого дыма. Может быть, он подумал, что я стреляю назад. Я лечу домой. Коснувшись земли я продолжаю какое - то время сидеть в кабине. Беренд помогает мне вылезти".

В конце Сентября Удет одерживает свои последние 2 победы и получает при этом лёгкое ранение:

"...Я взлетаю с моим звеном. Разрывы на горизонте, маленькие чёрные облачка немецких зениток показывают, что артиллеристы заметили вражеский самолёт. Они подходят ближе, 7 самолётов, двухместные, типа DH.9. Мы - вшестером. Но это американцы, новички на фронте, в то время как самый молодой из нас имеет минимум 2 года фронтового опыта. Мы встречаемся неподалеку от лётного поля. Вся битва длится не больше 5 минут. Глючевски сбивает одного, Краут - другого. Мой падает, объятый пламенем, недалеко от Монтенингена. Другие разворачиваются и летят домой. Один проносится прямо надо мной. Я захожу на своём "Фоккере" ему в хвост и открываю огонь. Он не может ускользнуть от меня. Он сам влетает в очередь и взрывается в 50 метрах надо мной, так что мне приходится резко пикировать и отворачивать в сторону, чтобы избежать столкновения с горящими обломками.

Третий проходит мимо меня, направляясь на запад. На его хвосте - полоски командира. Я иду за ним. Когда он замечает, что его преследуют, поворачивается и смотрит на меня. Откуда - то сбоку раздаются звуки стрельбы. Я чувствую сверлящую боль в левом бедре, горючее хлещет из пробитого бака, поливая меня как из душа. Я выключаю зажигание и сажусь. Мои товарищи собираются вокруг. Они могли наблюдать весь ход боя прямо с лётного поля. Они говорят взволнованно:

Ну, Удет, парень, тебе повезло...

Я вылезаю из самолёта и смотрю на рану. Пуля прошла через бедро. Рана всё ещё кровоточит. Все расступаются в стороны и ко мне подходит Геринг. Я докладываю:

61-й и 62-й сбиты. Я легко ранен. Прострелена левая щека, лицо не повреждено.

Геринг смеётся и трясёт мне руку.

Здорово, когда сидишь здесь и оставляешь друзьям все победы, - говорит он, как хороший боевой товарищ".

Одержав 62 подтверждённые победы в воздухе, он пережил войну, добившись 2-го результата после "Красного барона" - Манфреда фон Рихтгофена. Невероятный успех Удета отчасти объясняется тем, что в нём удачно совмещались 2 ключевых для пилота - истребителя качества: превосходный пилотаж и выдающееся тактическое зрение.

Большинство самолётов Удета несли на фюзеляже инициалы его невесты - "LO". Истребитель Fokker D.VII, на котором он летал в Jasta 4, имел красный фюзеляж, а верхнее крыло его было сверху окрашено красно - белыми диагональными полосами. На верхней части рулей высоты красовалась надпись, обращённая к атакующим его сзади - "Du doch nicht !" ("Пока не ты!").

26 Сентября, когда у него было уже 62 победы, он был ранен в бедро, и с этого дня война в воздухе для него закончилась. Однозначно, он стал 2-м по результативности германским пилотом Первой Мировой войны и 1-м из выживших асов. Среди его наград были любекский Ганзейский крест и гамбургский Ганзейский крест, полученные в Августе и Сентябре соответственно.

После войны Удет был демобилизован, а германские ВВС, в соответствии с Версальским мирным договором, прекратили своё существование. Сначала выдающийся лётчик работал в авиамастерских и по воскресеньям участвовал в показательных воздушных боях. В 1922 году вместе с компаньонами, основал частную самолётостроительную фирму, выпустившую несколько спортивных и тренировочных машин, но вскоре прекратившую своё существование из - за финансовых проблем. Даже в это сложное для него время он не изменил своей единственной страсти и ремеслу - небу и лётному делу. При этом он никогда не спекулировал своим именем, не лез в политику, модную тогда, и слыл непродажным человеком. М. Мэйсон охарактеризовал его следующим образом: "Это был достаточно интересный человек: образованный, легко заводивший знакомства, общительный без назойливости, экспансивный, но не нахальный..."

В 1925 году Удет, не нашедший своего счастья на Родине, оказался и Буэнос - Айресе. Скитаясь по свету, он облетал весь мир. Сама Лени Рифеншталь, знаменитая актриса и режиссёр, предложила ему сниматься в её фильмах. Южная Америка, Восточная Африка и Арктика - не полный перечень полётов Удета. Даже в Голливуде знаменитый лётчик снялся в нескольких фильмах, выполняя фигуры высшего пилотажа, отличаясь высоким профессионализмом и личным мужеством. В Америке он вновь увлёкся самолётами. Начал испытывать новые машины, прокладывать гражданские авиалинии и демонстрировать искусство пилотажа на аэрошоу по всему миру.

На Национальных авиационных состязаниях в Кливленде, в 1931 году, Удет наблюдал за полётами бомбардировщика "Хеллдайвер" фирмы Кертисс и, поражённый точностью попаданий в цель при пикировании, уговорил своего боевого товарища Геринга приобрести 2 машины для испытаний и демонстрационных полётов. Именно этот факт положил начало рождению пикирующих бомбардировщиков, наводивших ужас на мирное население во Второй Мировой войне.

В начале 1930 годов Удет начал работу над книгой мемуаров, подкупавшую позднее читателей своим искренним и драматичным стилем, напоминающим "На западном фронте без перемен" Э-М. Ремарка.

Но после прихода Гитлера к власти он всё же вернулся в Германию. Его тепло встретил сам Герман Геринг и очень долго уговаривал послужить возрождаемым из пепла ВВС Германии. Удет колебался долго. Он совершенно не спешил расставаться с вольной жизнью. Но, будучи "человеком богемного, аристократического типа, беспечным и легкомысленным... слабовольным, очень уязвимым", как писал о нём авиаконструктор Эрнст Хенкель, он очень "легко поддавался влиянию". Геринг всё же убедил его, подчеркнув, что отсутствие опыта не играет особой роли. Удет сдался, правда, будто бы сказав: "Я ничего не понимаю в выпуске продукции. Ещё меньше я разбираюсь в больших самолётах".

1 Июня 1935 года он вступил в Люфтваффе и карьера, что называется, пошла... 1 Июня 1935 года ему присвоили звание Полковника. 10 Февраля 1936 года стал преемником Риттера фон Грейма на посту Инспектора истребительной и пикирующей авиации. Но Удет недолго занимал эту должность, так соответствовавшую его кругозору и темпераменту. 9 Июня он был назначен главой Технического департамента Люфтваффе и сделан ответственным за проведение всей технической политики.

Известный немецкий авиаконструктор Эрнст Хейнкель вспоминал по этому поводу так:

"Один из талантливейших лётчиков своего времени, он принадлежал к богеме. Внутренне Удет был мягким и впечатлительным человеком. Он очаровывал людей своей сердечностью и остроумием... Переход Удета в стан военной бюрократии опечалил многих, кто был с ним хорошо знаком".

Оставаясь в первую очередь пилотом до мозга костей и предпочитая во всём личный пример, урок покойного Рихтгофена. Удет продолжал активно участвовать в испытаниях новых самолётов. В начале 1936 года он организует показательный бой, в ходе которого, пилотируя истребитель Ar-68, одерживает верх над оппонентом - He-51. Затем заказывает главным промышленникам сконструировать отечественный пикирующий бомбардировщик. Вскоре Удет лично взлетает на новом пикирующем бомбардировщике He-118, но, не разобравшись со сложным механизмом регулировки шага винта, терпит аварию и в последний момент спасает свою жизнь, выбрасываясь с парашютом. В итоге окончательное предпочтение отдаёт более консервативному по конструкции, но надёжному пикирующему бомбардировщику Ju-87, которому суждено стать символом ударной мощи немецкой авиации в годы Второй Мировой войны, а душераздирающий звук его сирены - идея Удета - вскоре будет раздаваться над многими странами Европы.

Опираясь на всемерную поддержку Геринга и, поначалу, Мильха, Государственного секретаря по делам авиации, 1 Апреля 1937 года Удет произведён в Генерал - Майоры. 6 Июня 1939 года он ставит новый мировой рекорд скорости на самолёте He-100.V2 - 635 км/час, а 1 Ноября 1938 года получает чин Генерал - Лейтенанта.

Геринг не скупился для друга. При этом Удету было трудно выполнять свои обязанности на такой ответственной должности и при таких высоких чинах.

В это время Удет, достигший пика своего влияния, даёт волю одному из самых негативных качеств своей противоречивой натуры - маниакальной подозрительности. Постепенно оттеснив Мильха на задний план и не ставя его в известность о работе Технического департамента, Удет теряет его поддержку и теперь должен полагаться только на себя в решении сложных текущих проблем своего ведомства, не имея к этому ни особых административных склонностей, ни практического опыта.

Результатом некомпетентности Удета в организационных и технических вопросах стал низкий выпуск боевых самолётов, длительные задержки массового производства бомбардировщиков Ju-88, недостаточный радиус действия разрекламированного дальнего бомбардировщика He-177, неудачи двухмоторных истребителей Ме-110 в ходе "Битвы за Англию" летом 1940 года, фатальное промедление с созданием боевых реактивных самолётов. Удет, ставший к тому времени Генерал - Полковником, отказался сократить число моделей, предназначенных для массового производства и за первых 1,5 года войны инициировал 16 крупных самолётостроительных программ, не считая большого числа специальных самостоятельных проектов по модернизации. Одних только заместителей у Удета насчитывалось 22 человека. Представитель Хейнкеля в Берлине в письме к своему шефу назвал сумятицу, которую он наблюдал в Техническом департаменте "просто невероятной". В это время первым руководителем технического отдела министерства авиации становится будущий Генерал - Фельдмаршал Вольфрам фон Рихтгофен, младший брат знаменитого Манфреда.

С началом войны с Советским Союзом и ростом потерь, ошибки, допущенные ведомством Удета, становятся очевидными. Теперь даже правильные, как об этом можно судить в ретроспективе, предложения Удета не получают должной поддержки. Ему не удалось повлиять на решение Гитлера, принятое в ходе подготовки к плану Барбаросса о снижении приоритета Люфтваффе в получении финансовых и сырьевых ресурсов. Мало внимания было уделено идеям Удета о срочном создании мощной истребительной авиации ПВО, способной остановить воздушные бомбардировки Германии. Никто не слушает его предостережений о необходимости сохранить хорошие отношения с США и не допустить их присоединения к антигитлеровской коалиции.

Геринг, в гораздо большей степени доверяющий теперь административным талантам Мильха, 20 Июня 1941 года сделал этого главного соперника Удета ответственным за исправление допущенных ошибок в технической политике и возложил на него же задачу в течение полугода увеличить выпуск боевых самолётов в 4 раза. Тем не менее, не желая обидеть Удета, своего старого боевого товарища, он отказался от ограничения его полномочий, и не стал искать для него другой, более подходящей должности, что, возможно, сохранило бы Германии жизнь одного из её наиболее известных лётчиков.

Самолюбие Удета болезненно ущемлено, любезные приглашения Геринга поохотиться больше ни в чём не убеждают, а пошатнувшееся здоровье не могут уже поправить ни сильнодействующие лекарственные препараты, ни длительное пребывание в санаториях. Авиапромышленник Фриц Зибель, старый друг Удета, описывал его в те дни как "смертельно усталого, апатичного человека, страдающего от кровотечений, головокружения и сильных болей в ушах, с которыми так и не смог справится ни один доктор".

Утром 17 Ноября 1941 года Удет переоделся в полную Генеральскую форму, позвонил своей любовнице Инге Блейль и сказал торопливо, что не может больше выдержать унижений и решил покончить жизнь самоубийством, после чего та, оцепенев от ужаса, услышала в телефонной трубке звук пистолетного выстрела. Одна из предсмертных записок, оставленных Удетом, была адресована лично Герингу и обвиняла "Железного человека" в предательстве их старой дружбы, начавшейся в 1918 году. В официальном правительственном сообщении было объявлено, что Удет погиб при испытаниях новой техники, а чтобы пресечь распространение слухов о самоубийстве, его похоронили в закрытом гробу.

Смерть Удета стала косвенной причиной ещё одной невосполнимой потери для Люфтваффе. Вернер Мёльдерс, выдающийся немецкий ас, одерживавший 14 побед в Испании и 101 во Франции и России (первым преодолев рубеж 100 сбитых самолётов), получив сообщение о смерти Удета, срочно отправился в Берлин на похороны, но, в условиях плохой видимости, транспортный "Хейнкель-111", на котором он летел пассажиром, при заходе на посадку в Бреслау задел крылом за фабричную трубу и разбился вместе со всеми, кто находился на борту...

Отдавая дань уважения своим героям, их имена были присвоены двум лучшим истребительным эскадрам: 2-я стала именоваться - JG 2 "Udet", а 51-я - JG 51 "Moelders".

* * *

Список всех известных побед Эрнста Удета:

* 26 Сентября 1918 года Jasta 4 и Jasta 77 совместно сбили 4 DH.9, и, по всей видимости, "Kofi 19" засчитал эти победы Jasta 77. Этот вопрос вызывает споры, поскольку сохранилось фото, где пилоты Jasta 4 сняты стоящими на фоне сбитого DH. Если отойти от официальной версии, то окончательный счёт побед Удета может быть лишь 60, но ему, как правило, засчитывают 62.

Официально было объявлено, что Эрнст Удет разбился при испытании самолёта. Нацисты хоронили его с почестями. Однако мало кто знает, что летчик-ас пустил себе пулю в лоб. Кто же довёл лучшего пилота люфтваффе до самоубийства?

Детство и юность будущего аса

Эрнст Удет, дата рождения которого - 26 апреля 1896 года, родился во Франкфурте-на-Майне, в крупнейшем промышленном центре земли Гессен в Германии. В 1890 году семья переехала в Мюнхен, где отец Эрнста основал фабрику по изготовлению сантехнического оборудования. С детства Эрнст Удет был веселым и жизнерадостным мальчиком, которому богатый отец ни в чём не отказывал. Самолеты поражали его воображение, когда он посматривал через забор на авиастроительный завод Густава Отто. Эрнст Удет видел, как люди из брезента и древесины создавали рукотворных птиц. Он мечтал о полётах, о свободе, которые они давали. Эта мечта в дальнейшем станет его трагедией.

Мечта о военной службе

В августе 1914 года война начиналась с энтузиазма. Каждый немец хотел идти в армию, включая восемнадцатилетнего Эрнста Удета, который решил записаться добровольцем. Однако медицинская комиссия не поддержала добровольческие рвения молодого человека. Он был здоров, но при росте в 160 см для фронта был не годен.

Однако Эрнст Удет не отчаивался, у него был особый билет на фронт - мотоцикл, подарок богатого отца. Немецкий добровольческий клуб искал мотоциклистов для связи с армией. Эрнст Удет (фото см. выше) настойчиво продолжал стремиться оказаться на передовой линии фронта в окопах. Реалии войны были жестокими и кровавыми, но в первый год всё ещё виделось в патриотическом свете. Война была приключением для парней, мечтающих стать героями. Письма, которые Э. Удет слал родителям, были полны хвастливых фраз, что было очень характерно для того времени. Скорее, это была бравада школьника, стремящегося забыть о страхе.

Однако у него появилась возможность «улететь» от этого.

Воплощение мечты

Знания двигателей самолёта помогло Э. Удету осуществить свою давнюю мечту и стать лётчиком-истребителем. На то время воздушные пилоты были новым объектом поклонения - рыцарями неба. Они летали на хрупких конструкциях из брезента и фанеры. В воздухе всё напоминало игру, но это была смертельная схватка.

Немецкий военный лётчик Удет Эрнст писал: «Нельзя думать, что у каждого сбитого вами лётчика есть мать, которая будет его оплакивать». Он всегда закрывал на это глаза, будучи членом знаменитой эскадрильи барона Манфреда фон Рихтгофена. Красный барон - такое прозвище лучший ас Первой мировой войны получил после того, как перекрасил фюзеляж своего самолёта в ярко-красный цвет. Он был образцом для подражания молодых лётчиков. Однако изменил жизнь Эрнста Удета другой лётчик - Герман Геринг. Хладнокровный, амбициозный и властолюбивый человек. Позднее именно он возглавит люфтваффе. Совсем другим был молодой Эрнст Удет, жизнь лётчика была полна энтузиазма и любовных приключений, он был сорвиголовой, которого любили женщины.

В конце войны в Германии произошёл переворот, в результате которого образовалась Союзники конфисковали всё, что могло летать. На время мечты об авиации пришлось отложить.

Эрнст Удет с комфортом разместился в Мюнхене. По соседству с его просторной квартирой жил другой солдат, бывший младший капрал Адольф Гитлер. Он только что стал лидером небольшой партии. Пока эти двое не встречались.

Собственное производство самолётов

У Э. Удета была только одна страсть - полёты. На деньги богатого американца лётчик-ас Удет Эрнст основал небольшую авиакомпанию и с тех пор стал называть себя фабрикантом. Первые прототипы самолётов втайне создавались на птицефабрике, так как Версальский мирный договор запрещал производство летательных аппаратов. Позднее большая часть денег стала поступать от армии, которая начала перевооружение во время тревожного затишья. Удет стал снова летать.

Эрнст Удет: жизнь лётчика в кино

Он рисковал своей жизнью перед огромными аудиториями, как в Германии, так и в Америке, проделывая опасные трюки в воздухе. Боевые развороты стали цирковыми трюками. В небе он был гением, пилотом и художником. Благодаря этому Эрнста стали приглашать в кино. С безумной отвагой пилот Эрнст Удет пролетал под мостами реки Изар в Мюнхене. Он играл в кино лётчика, которого сбили над саванной в африканском Свазиленде. В другой раз он пролетел между стенами Гренландского ледника для одного фильма, в котором также снималась его подруга Лени Рифеншталь. В 1933 году Эрнст Удет сыграл самого себя в фильме «SOS! Айсберг!»

Присоединение к партии нацистов

Все, кто знал немецкого лётчика, говорили, что это был весёлый и дружелюбный человек, душа компании. Казалось, что он вне политики. Однако это было не так. Эрнст Удет, биография которого - тема нашей статьи, согласно архивным данным федерального бюро в Берлине, вступил в партию национал-социалистов 1 мая 1933 года, как только она пришла к власти. Что же заставило безразличного к политике лётчика и плейбоя присоединиться к нацистам? Это был соблазн, против которого он не мог устоять.

Душа дьяволу

Когда Адольф Гитлер прокладывал себе дорогу к власти, Э. Удет поехал в Америку, где он заключил сделку с дьяволом, хотя пока об этом не догадывался.

Писали, что на Э. Удета, немецкого аса, Адольф Гитлер произвёл большое впечатление. Эрнст ввязался в политику из-за «Холка», самолёта с мощным мотором, который был способен выполнять самые смелые трюки. согласился купить два таких истребителя для Э. Удета у американцев, если тот вступит в партию. Эрнст Удет был рад как ребёнок, которому подарили новую игрушку. Самолёт американских авиастроителей был воплощением его мечты. Вертикальный взлёт, вертикальный спуск... Он называл его летающим мотором. Алюминиевое чудо в 700 лошадиных сил, из-за которого Эрнст Удет продал свою душу... Смелые взлёты и снижения подсказывали немецкому пилоту всё новые и новые идеи для смертельно опасных трюков.

Пристрастие к алкоголю

Эрнст Удет - бравый лётчик с медалью «За боевые заслуги». Посреди всего блеска и особого внимания к своей персоне он оставался одиноким человеком. Стараясь не думать о возникающих политических вопросах его партии, он всё больше искал выход в алкоголе. Вино, пиво, коньяк стали ежедневными спутниками немецкого лётчика. Он заказал плотнику переносной бар, который брал с собой во все полёты. Стаканы были аккуратно упакованы, чтобы выдержать любой трюк.

Э. Удет всегда пил во время полётов. В то время распитие спиртного считалось занятием для настоящих мужчин. Казалось, он пил, чтобы укротить свои страхи, так как чувствовал, что не справляется с возложенными на него обязанностями. С 10 февраля 1936 года, по рекомендации Г. Геринга, Эрнст Удет возглавил инспекцию по бомбардировочной и истребительной авиации люфтваффе. Позднее, с 9 июня 1936 года, Э. Удет стал куратором технического управления Министерства авиации, а вскоре и генерал-инспектором люфтваффе.

Живая икона третьего Рейха

«Молодежь не должна сдаваться перед трудностями»,- так считал Г. Геринг, и ему нужен был живой символ чести мужества и отваги. Именно таким символом для подрастающего поколения должен был стать Э. Удет. В еженедельных роликах показывали жизнь немецкого лётчика, который своим примером, должен вдохновлять молодёжь нацистской Германии на новые подвиги. Удет не сопротивлялся и играл эту роль. Однако его разрывало чувств противоречия.

Министерство как тюрьма

«В немецком лесу запахло мертвечиной»,- так Э. Удет охарактеризовал тогдашнюю ситуацию в стране, оставив запись в своём дневнике. Министерство авиации Рейха стало гигантским бюрократическим аппаратом. На тот момент уже имел высокое звание Эрнст Удет - генерал-полковник авиации, он был и главным инспектором Германии. Эти иллюзорные титулы льстили, но в то же время требовали огромной бумажной работы. Министерство авиации становится его тюрьмой. Число сотрудников военного ведомства разрослось до 3000 человек. Г. Геринг хотел превратить авиацию в основную силу немецкой армии. Удет же ностальгировал по тем временам, когда рассекал небесные просторы на своём самолёте. Он был мечтателем и бежал от сложностей. И постоянно отгонял мысли о насущных чиновничьих проблемах. Однако они неустанно шли за ним по пятам.

Подготовка к войне

В тот период Э. Удет одобрил план по перевооружению страны, готовящейся к войне. Менее чем за два года число самолётов увеличилось от 4300 до 24 000 боевых единиц, т. е. почти в 6 раз. В Рехлине, в ста километрах к северу от Берлина, эти самолёты были впервые испытаны. 3 июля 1939 года с генеральной инспекцией к Рехлину направляется Адольф Гитлер, который хотел лично посмотреть на перевооружение Военно-Воздушных Сил Германии. Он жаждал увидеть подтверждение своей веры в то, что никто и ничто не сможет победить его авиацию, что войну можно начинать. Г. Геринг и Э. Удет - герои, опытные лётчики-истребители Первой мировой войны, - с почтением демонстрировали силу и мощь немецкой авиации перед младшим капралом. Эрнст Удет лично показывал своё мастерство в воздухе перед А. Гитлером. Фюрер был впечатлён, немецкое мастерство на службе его безумного желания развязать мировую войну вдохновляло.

Эрнст Удет: интересные факты из жизни

Существует множество подтверждений о высоком искусстве пилотажного мастерства немецкого лётчика. Министерство авиации Германии с неодобрением относилось к воздушным проделкам лётчика-аса, опасаясь за его жизнь. Однако, на свой страх и риск, немецкий пилот всё же их выполнял. Да, был мастером высшего пилотажа Эрнст Удет. Интересные факты на эту тему приведены ниже:

• Ему принадлежит такая фигура, как "пикирующий бомбардировщик". Ревущий самолёт с высокой точностью поражает наземные цели, находясь как можно ближе к земле.
• Никто, кроме него, не осмеливался выходить так искусно из находясь близко от земли.
• Никто не мог поднять платок с земли крылом самолёта.
• Один из самых захватывающих трюков, который никто не мог повторить: с заглушенным мотором и неподвижным винтом своего самолёта Э. Удет делал ещё одну петлю, затем медленно спускался к посадочной полосе и сажал самолет на землю.

Свидетели этих уникальных трюков говорили, что это напоминало полёт птицы.

Самоубийство лучшего лётчика нацистской Германии

«Возможно, с русскими воевать не придётся. Возможно, никто не заметит, что нужно построить много самолётов. В стране катастрофически не хватает алюминия для боевых машин», - так думал с облегчением Э. Удет на новогоднем приёме в Советском посольстве в честь подписания пакта о ненападении Германии на Советский Союз в 1940 году. Однако руководство третьего Рейха думало иначе. После порабощения большей части Европы Гитлер мечтал о молниеносном нападении на СССР и быстром захвате её территорий, вплоть до самого Урала. Но это будет позже, а сейчас главная мишень - Великобритания. Фюрер приказал бомбить Англию, так как путь через Ла-Манш был открыт. Началось сражение за Великобританию.

Э. Удет знал, что военно-воздушные силы Германии не смогут победить, так как расстояние между Англией и Германией слишком велико. Тяжелые и медлительные бомбардировщики станут лёгкой мишенью для королевской противовоздушной обороны Великобритании. Бомбы, падающие на Англию, только усилили желание британцев сопротивляться. В итоге воздушный блицкриг против Англии потерпел неудачу. Г. Геринг во всех неудачах обвиняет только Эрнста Удета.

Его резко ограничивают во власти и отлучают от дальнейшего проектирования 4-моторного стратегического бомбардировщика дальнего действия, который был мечтой лётчика-аса. После нападения Германии на Советский Союз, Э. Удет чувствовал свою неспособность осуществлять руководство воздушным флотом на два фронта, между СССР и Великобританией.

14 ноября 1941 года в своем особняке в предместье Берлина Эрнст Удет покончил с собой выстрелом из пистолета. Похоронили немецкого лётчика люфтваффе на берлинском кладбище для военных.

Детство

Отрывок, характеризующий Удет, Эрнст

Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем, теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!